Месть базилевса - Николай Бахрошин

– Кто ты? – спросил он по-гречески, строго впиваясь взглядом в пришельца.

– Я – кентарх Гемист Плефон, ординарец комита Юлиана Клемена, базилевс! Комит послал меня к тебе, чтобы обсудить условия сдачи крепости.

– Обсудить условия? Я не ослышался, кентарх?! – фыркнул Юстиниан. – Для того чтоб войти в собственную крепость, базилевсу, выходит, нужно соблюдать какие-то условия?! Отвечай!

– Нет, багрянорожденный, что ты! Наверно, я не так выразился, я простой солдат… – Его взгляд еще лихорадочнее заметался между неподвижным лицом варварского хана и рассерженным автократором, словно он окончательно растерялся и уже не понимал, к кому следует обращаться. – Извини меня, базилевс, извини еще раз… Комит Клемен велел передать, что готов приветствовать законного базилевса империи и мечтает быть полезным тебе. Он только просит сохранить ему жизнь… Для того, чтобы служить тебе, конечно же! – поспешил добавить посыльный.

– Он просит… А больше он ничего не просит? – Риномет обернулся к Тервелу: – Меня часто удивляет, хан и брат мой, как мало мои подданные думают о благе державы и как глубоко при этом озабочены сохранением собственных жалких жизней…

– Да, у подданных есть такой недостаток. Почему-то собственная жизнь всегда волнует их сверх всякой меры, – кивнул Тервел, чуть дрогнув губами.

– Вот именно! Хан и брат понимает меня.

Вспомнив про солдата, базилевс снова глянул на него:

– Хорошо! Передай своему комиту – я сохраню ему жизнь, обещаю. Пусть комит Клемен немедленно прибудет ко мне вместе со своими старшими офицерами!

– Слава базилевсу Юстиниану! – с облегчением выдохнул ординарец.

Хан снова сделал движение ладонью, словно отмахиваясь от надоедливой мухи, и Кайрам-батыр опять ухватил ромея, небрежно, как тюк с рухлядью, поволок к выходу из шатра.

Зная Кайрама, можно не сомневаться, что ординарец комита очень быстро отправится в обратный путь. Тысячник волков наверняка придаст ему хорошее ускорение пинком сильной кривой ноги, мелькнуло у Тервела. Батыру плевать, что ромей – офицер, командир конной сотни по званию и, может быть, высокого рода. Кайрам даже на знатных боилов поглядывает свысока. Как сторожевой пес, что без рассуждения и лукавства слушается одного хозяина и готов вцепиться в любого по его приказу. Хороший слуга! Иметь таких слуг, вырастить в их душе цветы преданности – в этом тоже заключается искусство правителя…

Не каждый болгарский военачальник понимал по-гречески, но что крепость сдается, поняли в шатре все. Кивали друг другу и значительно вскидывали глаза вверх. Великий Тенгри явил свою волю – Северные ворота Ромеи открываются!

Когда в крепость с ответом вернулся ординарец Плефон, комит Максим Клемен заторопился. Сразу приказал седлать коней, накрыть их вместо обычных попон покрывалами из лучшего бархата и сменил обычные боевые доспехи на особые, предназначенные для торжеств и парадов. Они – тоньше, не такие надежные, зато обильно украшены инкрустацией из золота и серебра. Их он заранее приказал начистить – чтоб сияли, как глаза шлюхи, увидевшей кошель монет!

Шелковый плащ, расшитый львами и грифонами – красной нитью по синему, легкий, с золочением, шлем, полностью открывающий лицо, мягкие сафьяновые сапоги с загнутыми по столичной моде носами – комит глянул на себя в зеркало и остался доволен. Пусть базилевс видит, что они здесь, вдали от столицы, тоже не такие уж провинциалы.

– Хотя, если подумать, когда сам Риномет последний раз видел Константинополь? Когда благодарные подданные нос ему отрезали? – усмехнулся комит.

Выполняя приказание автократора, он взял с собой всех старших офицеров – обоих турмархов, командиров двух турм гарнизона и почти всех друнгариев, командовавших подразделениями турм. В качестве сопровождения – аллагеон из пятидесяти всадников. Это мало, если варвары нападут, но, если такое случится, любой охраны будет мало, рассудил он. Отъехав от ворот крепости, они полностью окажутся во власти нападающих. Его, всю жизнь воевавшего с приграничными варварами, это заранее злило. Остается надеяться на добрую волю Юстиниана. Хотя Риномет и добрая воля… Ставить рядом эти два понятия так же глупо, как пытаться поджарить снег!

Впрочем, базилевс обещал…

Он хорошо помнил, как все ругали самодурство Юстиниана II десять лет назад, на закате его прежнего правления, когда нос автократора был еще цел, но ума уже не хватало. «Исчадие ада!» – так прямо о нем и говорили. Это про базилевса-то, миром помазанного!

Принадлежа, как комит стратегически важной крепости, к высшим офицерам империи, Максим Клемен был в курсе всех военных и дипломатических просчетов базилевса, даже тех, о которых запрещено было поминать. Тоже издевался над ними в кругу доверенных офицеров. И вот Риномет опять рвется к власти. Привел орду страшных болгар. Надо же, как жизнь поворачивается… Да, чудны дела Господа, а милости свои Он, похоже, рассыпает с завязанными глазами!

Военная служба Максима Клемена началась еще при отце Юстиниана, Константине IV. Именно в одной из войн Бородатого он первым взобрался на стены горной крепости мятежного армянского князя, чьего имени уж не помнил теперь. Да и что их помнить, этих армян? Они всегда недовольны, без конца жалуются и вечно ищут поводы взбунтоваться! Он-то хорошо их знает. Потом участвовал еще в двух кампаниях на территории Армении. Во втором из походов едва унес ноги от мятежников князя Самбата Багратуни. Оступись тогда конь, споткнись, и он, раненый, точно бы не ушел. Кривой рубец на бедре и следы от гнойных нарывов – вот память о тех краях. В своем третьем армянском походе он уже был друнгарием, из четырех сотен его солдат в лагерь вернулось меньше половины…

Рассудить, так его военная карьера сложилась удачно. По крайней мере, получше многих, чьи кости давно гниют в забытых Богом краях. Он – комит, командир большого гарнизона. Прибыльная должность, все деньги на содержание тысяч солдат проходят через его руки. Даже на удивление хорошо и удачно для офицера без связей в столице и родословного свитка длинней копья тяжелого всадника! Он хоть и не упускал случая поживиться из солдатской казны (кто в империи не берет, если есть такая возможность?), но сражался всегда стойко. Двенадцать военных кампаний, шесть ран, рубцы и шрамы по всему телу. Будь у него влиятельные покровители, точно, служил бы уже в столице, а не мотался бы по окраинным крепостям, с высоких башен которых виден, без малого, конец земной тверди…