Месть базилевса - Николай Бахрошин

– Здоровается с прежним хозяином. Щедрый дар – такой меч, я тогда это говорил и сейчас повторю… Вынимая его из ножен, я всякий раз вспоминаю о тебе, брат.

– Хорошо. – Гуннар удовлетворенно покачал головой. Вернул меч. – А мне сковал меч Ингвар Широкие Объятия, – добавил он. – Почти год ковал и подарил мне. Сказал, возьми, Косильщик, может, это лучшее, что мне удалось сделать в своей жизни. Он назвал его Пожиратель Голов.

– Я успел заметить твоего Пожирателя, – кивнул Любеня. – Еще подумал, откуда такое чудо… Не сомневаюсь, что он уже оправдал свое имя. Не тяжел ли для долгой рубки?

– Нет, для моей руки в самый раз. Все-таки не Глитнир Блистающая…

Они улыбнулись. Огромную секиру, любимое оружие силача Ингвара, втрое, а то и вчетверо тяжелее обычных боевых топоров, знали все фиорды.

– Значит, базилевс Юстиниан позвал к себе на службу дружину Миствельда? – спросил Любеня.

– Это так. Обещал на каждого воина по два золотых солиди в месяц. Вино, еда и починка оружия – за счет казны. Ну и добыча, что будет взята в бою. Хорошие условия, не поскупился базилевс… Вот теперь я, как ярл, веду в поход семь сотен воинов на двенадцати кораблях. Ярл Хаки Суровый остался в Миствельде с двумя сотнями. Он сам сказал: веди людей ты, Косильщик, такая дорога больше не для меня. Старик-то совсем слабый стал. Спит все время, даже сидя за столом за чарой задремывает. Скоро умрет, наверное.

– Что ж, его жизнь была долгой и славной перед людьми и богами.

– Всем бы нам так, – согласился Гуннар.

– Значит, ты теперь походный конунг?

– Братья выбрали.

– Кого же, как не тебя? – согласился Любеня. – А что с тем походом в Ромею, когда я ушел из дружины? Такое войско шло…

Старший брат небрежно махнул рукой:

– Почти ничего из задуманного не вышло. Конунгом тогда выбрали старого Энунда Большое Ухо, а ярл Рорик, кровный враг твой, крепко обиделся. Ты помнишь, наверное, он сам хотел стать конунгом похода. Вот и начал мутить воду в луже. Так что ярлы перессорились между собой, еще не дойдя до Черного моря ромеев. Тунни Молотобоец даже вызвал Дюри Толстого на поединок на равном оружии, только ярлы уговорили спорщиков отложить бой до конца похода. У берегов моря окончательно разделились. Энунд Большое Ухо с половиной войска, куда вошла и наша дружина, отправился в набег на Крым, Рорик Неистовый с остальными подались к берегам Апраксиона, а Молотобоец и Олаф Ясноглазый ушли со своими людьми в сторону Фракии. Что с ними стало – не знаю, ни они сами и никто из их людей пока не вернулись в фиорды.

– А Рорик?

– Понимаю твой интерес к кровнику, – многозначительно подмигнул Гуннар. – Вернулся. Злой, как тролль лесной, и с малой добычей. Их драккары повстречались по дороге с греческими драмонами, а те, рассказывают, как начали метать огонь прямо с палуб – чуть не половина кораблей фиордов сгорела вместе с людьми прямо на воде. Остальные едва оторвались на веслах. Греки, видишь, не только водовод сумели придумать, огонь тоже себе подчинили… Вот и выходит, что прав оказался Большое Ухо, когда говорил, что соваться глубоко в Ромею не стоит. Мы все и добычи набрали на побережье, и ушли без больших потерь… А что с тобой-то произошло, друг? Почему ты здесь, а не у себя в лесах?

Любеня коротко рассказал свою историю. Гуннар слушал внимательно, подперев большим пальцем щеку. Как когда-то на острове, коротая у очага длинные зимние вечера.

Теперь казалось, это было давно. Когда-то… Хотя двух лет не прошло.

Странная штука – время, задумывался иногда Любеня. Вроде бы могучий Даждь-бог вращает Колесо Времен с одной скоростью, а ощущаешь это вращение всегда по-разному. Один день может промелькнуть незаметно, как птица высоко в небе, а другой – растянуться, кажется, на седьмицу. Оттого, наверное, люди так суетятся, стремясь наполнить свои жизни всяческими событиями и переменами. Пытаются увеличить свой короткий срок в Яви…

– Знаешь, а я рад, брат мой! – вдруг заявил Косильщик.

– Рад?!

– Нет, не тому, что ты потерял свою женщину, – поправился Гуннар. – Рад, что ты идешь с нами в Ромею. Ты ведь идешь?

– Иду! – Полич помолчал и добавил: – Мне тоже тебя не хватало, друг. Как не хватало всего нашего братства острова…

– Та-та-та! А я ведь тебя предупреждал, Сьевнар Складный, – если ты привык дышать ветрами дорог, трудно повесить на стену меч со щитом и пережевывать пресную кашу спокойных дней… Что, хорошо я сказал, а, скальд?

– Сильно сказано, провалиться мне в черный туман Утгарда! – подтвердил Любеня.

– Я тебе больше скажу! – Гуннар хитро блеснул глазами, светлыми, как вода в лесном роднике. – Это не любовь погнала тебя из твоих северных чащоб. Это беспокойство твое, непоседливый дух мужчины и воина. Именно так, клянусь непобедимым мечом Тюра Однорукого, бога воинского искусства! Думаю, сами боги направили тебя в эту дорогу, определив нашу встречу… Что женщина – не такая это потеря, чтоб скорбеть о ней долго. Я же помню, как ты страдал по Сангриль… Теперь, встретив тебя спустя две зимы, – что я вижу? Сьевнар Складный опять в страданиях, как ребенок в соплях по колено. Только уже по другому личику… Скажешь, нет, скальд?

Любеня помолчал. Усмехнулся. Согласился нехотя:

– Скажу – да… – Он еще немного подумал: – С одной стороны, вроде так получается…

– Хоть с одной, хоть с другой, хоть со всех сразу! Вы, скальды, искусники слов, привыкли выдумывать себе и чувства, и страдания, и даже людей… Слушай меня, старого Гуннара, я плохому не научу. Женщины, чтоб ты знал, брат, с удовольствием разжигают в мужчинах огонь к себе, но, правда, тут же начинают вести себя так, чтобы он погас. А потом еще удивляются, почему мужчина остыл…

– Умен ты, братец, сил нет терпеть, – проворчал полич.

Гуннар коротко хохотнул.

– Слушай, а эта девочка – кто тебе? Сестра? – он кивнул в сторону спящей Заринки.

Кто-то из воинов дал ей кожаную куртку с овчинным подбоем. Девушка закуталась в широкую куртку как в одеяло и сладко, вкусно посапывала, пригревшись.

– Ну, почти как сестра… Из наших, из родичей.

– Красивая.

Любеня хмыкнул вместо ответа.

– И бойкая, похоже, – продолжил Косильщик. – Не из пугливых.

– Ага, как заноза в заднице, – буркнул полич.

– Что ж ты ее с собой взял?

– Я и не брал. Сама увязалась. Говорю же – заноза редкостная!

– Понятно… Понятно, что ничего не понятно! Что же это получается, разрази меня гром – отправился искать одну, а с собой взял другую, – озадаченно хмыкнул Косильщик. – Сколько я тебя помню, Сьевнар, ты всегда так запутаешься в трех соснах, что впору аукать до хрипоты!

– И не говори, брат, – искренне вздохнул Любеня. – Боги словно нарочно запутывают дела человеческие, чтобы посмеяться сверху…