Пение пчел - София Сеговия

Последнее он добавил, чтобы порадовать уши покойных предков.

– А как же новый трактор, дома для пеонов, электричество? – возразила Беатрис.

– У нас есть сбережения. Если их вкладывать не сюда, то куда еще? Землю я уже купил, так что нет в этом ничего страшного.

Мама была обеспокоена в связи с предстоящими переменами, так что отец воспользовался этим, чтобы сообщить ей о покупке участка. И поскольку мама не взорвалась в ответ, он – дабы не искушать судьбу и отвлечь ее – принялся излагать свой план. Во время маминых наездов в Монтеррей сестры будут останавливаться в их доме, к тому же родители быстрее примкнут к светскому обществу Монтеррея и дочки смогут посещать местные балы.

Сестрам идея понравилась. Проблема была в том, что мама ни разу не отважилась съездить в Монтеррей с тех пор, как расстреляли моего деда. Дело не в самом городе, а в дороге туда. Она боялась ехать на поезде; когда папа заявил, что отправит ее на машине, пусть даже дорога займет больше времени, она испугалась не меньше. Какая разница, поезд или машина? Отец ничего не мог ей возразить. Так или иначе, ее опасения были обоснованны: никто не мог гарантировать маме, что в пути ничего не случится, как никто не мог гарантировать ей полной безопасности в случае, если она останется в Линаресе.

Обе сестры мои были красавицы, особенно Кармен. И не случайно: красоту они унаследовали от мамы, которая, несмотря на взрослых дочерей, отлично сохранилась. Отец знал, что маме угрожает не меньшая опасность, чем сестрам: ее тоже могут похитить в любой момент. Таким образом, влюбленность Кармен дарила ему возможность, поселив их в новом доме в Монтеррее, обезопасить всю семью, по крайней мере в те дни, когда сам он отправится на дальние ранчо.

Несмотря на грозные мамины предупреждения – и я знал, что она непременно исполнит клятву, – не жить дольше недели вдали от папы, вскоре они приобрели дом на улице Сарагоса, в ту пору наиболее подходившем месте для состоятельных людей. Это был дом скромных размеров, однако со всеми современными удобствами: полностью электрифицированный, с проточной водой на кухне и внутренней ванной комнатой. Поначалу маме все это показалось чересчур экстравагантным, но она быстро привыкла.

Вот так Антонио и ухаживал за Кармен: когда мама бывала в Монтеррее, они танцевали на местных балах или ужинали дома под маминым присмотром. Если же приезжал отец, семья жениха приглашала их на семейные вечеринки. Когда мама уезжала в Линарес и сестра возвращалась в интернат, они писали друг другу чуть ли не дважды в день, с нетерпением дожидаясь момента, когда их жизни окончательно соединятся. Свадьба планировалась на весну 1920 года.

Но вышло так, что поженились они лишь в 1921 году, хотя все было готово к свадьбе еще год назад. Сеньора Домингес, мама Антонио, умерла от острого гепатита в мае 1920-го, вскоре после того, как молодых обручили, и Антонио пришлось, как того требовал обычай, соблюдать траур не менее года, отложив свадьбу.

– Послушай, Франсиско, – сказала как-то мама, пока зять соблюдал траур, – ты должен пообещать мне одну вещь. Если я в этом году умру, не вздумай снова откладывать свадьбу. Если так пойдет, Кармен и Антонио так и не женятся. Жизнь никого не ждет, смерть все равно унесет нас всех. Пусть они поженятся. Пусть скромно, без церемоний. Я бы огорчилась, будь свадьба чересчур скромной, но еще сильнее я бы расстроилась, если бы из-за моей неосмотрительной смерти дети так никогда и не поженились.

– Не говори ерунды, ты не бываешь неосмотрительной. И давай не будем об этом.

В тот день, когда Симонопио отправился вместе с Беатрис Моралес выразить соболезнования семейству Эспирикуэта, он снова прятался в постели своей кормилицы. Когда-то Симонопио спокойно спал в каморке няни Рехи и няни Полы, сначала в корзине, затем в детской кроватке, но в четыре года ему наскоро соорудили обычную кровать. Как-то ночью к ним вошла крестная, искавшая няню Полу, и увидела, как он спит, свернувшись комочком. Она погладила его лоб и только хотела подоткнуть одеяло, как вдруг остановилась.

– Ничего себе, Симонопио! Когда ты успел так вырасти? – воскликнула Беатрис, но мальчик, конечно же, не ответил. – Ты уже не умещаешься здесь. Если так пойдет и дальше, тебе придется скручиваться, как улитке.

Два дня спустя, укладываясь спать, Симонопио обнаружил, что на месте его детской кроватки стоит самая обыкновенная широкая кровать без перил. Превращаться в улитку ему не хотелось. Ему нравилось вытягивать ноги, но все равно он скучал по деревянным решеткам, которые защищали колыбель. Он знал, что во сне не сможет контролировать свое тело и держаться подальше от края. В первую ночь он едва уснул, но то и дело просыпался, чувствуя в желудке тоскливую пустоту, какая бывает во время падения в пропасть. Симонопио не боялся упасть на пол – его пугала пропасть. Падать и падать, не достигая дна. В продолжение нескольких месяцев в полночь, захватив с собой одеяло и подушку, он потихоньку перебирался в постель к няне Рехе, где крепко засыпал, примостившись между стеной и теплым телом своей покровительницы.

Няня Реха, давно утратившая привычку спать по ночам, чувствовала, как мальчик ложится к ней под бочок, стараясь не потревожить или опасаясь, что она рассердится и отправит его обратно в кровать. Но этого не случалось. Ее не беспокоило, что по утрам приходится вставать раньше обычного, к тому же от соседства со спящим Симонопио тело немело больше прежнего, а вставая, она кряхтела, чего не случалось прежде. Няня Реха не привыкла к тому, что кто-то находится так близко к ней, ни днем ни ночью, но если не быть рядом, чтобы утешить малыша, зачем тогда вообще жить?

Симонопио был подвижным ребенком, даже когда спал. Иногда старухе казалось, что он и во сне гоняется за пчелами, как при свете дня: перебирает ногами, размахивает руками, словно вот-вот взлетит. Он больше любил крепко прижиматься к высохшему телу и деревянной коже своей няни, чем к твердой холодной стене. В течение ночи он постепенно отвоевывал все больше и больше пространства их совместного ложа, оставляя ей место на самом краю. Падение Реху не пугало – она боялась приземления. Грохнувшись на пол, она переломает себе все кости и разлетится вдребезги, как стек ло.

Разумеется, няня Пола все замечала. Прошли месяцы, а ночная суета не исчезла. Как-то вечером, укладывая Симонопио в его кровать, она сказала:

– Не знаю, чего ты боишься, Симонопио, но ты уже большой мальчик, ничего с тобой не случится. Я благословляю эту комнату каждый вечер. Сюда не явятся ни ведьмы, ни привидения. Чудовищам не спрятаться под кроватью – она слишком низкая, им там не поместиться. Кукол, которые просыпаются и ходят по ночам, тоже тут нет – мы отправили их в амбар. А теперь спи спокойно.

Симонопио не приходили в голову ужасы, которые упомянула няня Пола, но если она благословляет комнату каждый вечер, он решил, что может спать спокойно. Их он не боялся. Его пугало лишь падение в пропасть – упасть во сне и не долететь до пола. Все падать и падать, не просыпаясь. Он сомневался, что от этого поможет благословение, и все же няня Пола права: он должен быть храбрым.