Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - Бенджамин Алире Саэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я помахал в ответ и двинулся к его дому. Так странно – с минуту мы просто стояли, глядя друг на друга и не зная, что сказать. А потом Данте спрыгнул с крыльца и обнял меня.
– Ари! Ну ничего себе! Длинные волосы! Ты похож на Че Гевару, только без усов.
– Класс, – сказал я.
Ножка гавкнула на него.
– Погладь ее. Она злится, когда на нее не обращают внимания.
Данте опустился на колени и погладил собаку. Затем поцеловал ее. Ножка облизала ему лицо. Сложно было сказать, кто из этих двоих более любвеобилен.
– Ножка, я ужасно рад наконец с тобой познакомиться!
Он выглядел таким счастливым, что я невольно задумался об этой его способности испытывать счастье. Где он ей выучился? И может ли быть, что во мне тоже есть счастье, просто я его боюсь?
– Откуда у тебя столько мышц, Ари?
Вот он, Данте, – стоит прямо передо мной и, как всегда, задает свои внезапные вопросы.
– Достал из подвала папины старые гантели, – сказал я и вдруг заметил, что он теперь выше меня. – А как ты умудрился так вымахать?
– Наверно, это из-за холода, – ответил он. – Мы с папой теперь одного роста – метр восемьдесят. – Он окинул меня взглядом. – Ты меня ниже, но из-за волос кажешься выше.
Меня это почему-то рассмешило.
Он снова меня обнял и прошептал:
– Я страшно по тебе скучал, Ари Мендоса.
Разумеется, я не знал, что на это ответить, а потому промолчал.
– Мы ведь будем друзьями?
– Не говори глупостей, Данте. Мы и так друзья.
– И навсегда ими останемся?
– Навсегда.
– Я никогда не буду тебе лгать, – сказал он.
– А я тебе, может, и буду, – отозвался я, и мы рассмеялись.
Возможно, этим летом будет много смеха и ничего больше. Возможно, такое будет лето.
– Зайди поздороваться с мамой и папой, – сказал он. – Они будут рады тебя видеть.
– А они могут выйти? А то у меня Ножка.
– Ножка пусть тоже зайдет.
– Сомневаюсь, что твоя мама одобрит.
– Это же твоя собака, так что ей можно, уж поверь, – произнес Данте и шепотом добавил: – Мама никогда не забудет тот случай под дождем.
– Это было миллион лет назад.
– Когда дело касается памяти, моя мама – настоящий слон.
Но нам не пришлось испытывать терпение миссис Кинтаны, потому что как раз в ту секунду на пороге появился мистер Кинтана и крикнул:
– Соледад, угадай, кто пришел?
И все они принялись меня обнимать и говорить добрые слова, и любовь их была столь искренней, что я едва не расплакался. Мне почему-то казалось, что я ее не заслуживаю, а может, я просто чувствовал, что обнимают они не меня, а того, кто спас жизнь их сыну. Мне же хотелось, чтобы обнимали меня – просто Ари, – но я уже не мог для них им стать. Хорошо, что я научился скрывать свои чувства. Хотя нет, неправда: ничему я не учился. Я умел скрывать их с рождения.
Мистер и миссис Кинтана были ужасно рады меня видеть. И сказать по правде, я тоже был рад.
Когда я сообщил мистеру Кинтане, что устроился в «Уголек», он, ухмыльнувшись, покосился на Данте.
– Работа, Данте. Отличная мысль, не находишь?
– Я найду себе работу, пап. Правда.
Я заметил, что миссис Кинтана выглядит иначе. Казалось, внутри нее поселилось солнце. Я никогда не видел таких красивых женщин. Она казалась моложе, чем прежде. Моложе, а не старше. Конечно, она и не была старой, потому что родила Данте в двадцать, а значит, ей было около тридцати восьми. Но в утреннем свете она выглядела совсем молодой. Может, в этом было дело. В свете.
Родители Данте принялись рассказывать о Чикаго, но Данте их перебил:
– Когда прокатишь меня на своем пикапе?
– Давай после работы? – предложил я. – Я заканчиваю в половине восьмого.
– Научишь меня водить, Ари?
Я поймал напряженный взгляд его матери.
– Разве не отцы должны учить вождению? – спросил я.
– Мой папа – худший водитель на свете, – фыркнул Данте.
– А вот и неправда, – возразил мистер Кинтана. – Всего лишь худший водитель в Эль-Пасо.
Никогда раньше я не встречал мужчин, готовых честно признать, что они плохо водят.
Чуть позже, когда я собрался уходить, миссис Кинтана улучила минуту и отвела меня в сторону.
– Я знаю, что рано или поздно ты разрешишь Данте сесть за руль… – начала она.
– Не разрешу, – сказал я.
– Данте умеет убеждать. Просто пообещай мне, что вы будете осторожны.
– Обещаю, – улыбнулся я. Рядом с ней я почему-то чувствовал себя уверенно и спокойно. Рядом с ней – и больше ни с кем. – Кажется, этим летом мне придется слушаться двух мам сразу.
– Ты – часть нашей семьи, – сказала миссис Кинтана. – Так что ничего не поделаешь.
– Уверен, однажды я вас разочарую, миссис Кинтана.
– Нет, – ответила она. И хотя голос ее звучал твердо, в ту секунду в нем было почти столько же любви, сколько в голосе моей собственной матери. – Ты слишком строг к себе, Ари.
Я пожал плечами.
– Наверное, такой уж я человек.
Она улыбнулась.
– Знаешь, по тебе скучал не только Данте.
Я никогда не слышал от взрослых ничего прекраснее (мама с папой не в счет). И понимал: миссис Кинтана что-то видит и любит во мне. Но это осознание обернулось для меня не только радостью, но и душевным грузом. Конечно, миссис Кинтана не хотела обременять меня своей любовью – просто любовь для меня всегда была синонимом бремени. Синонимом тяжкой ноши.
Три
Мы с ножкой заехали за Данте около восьми вечера. Горячее солнце еще не успело сесть за горизонт, но уже стремительно опускалось. Я просигналил, и Данте тут же вышел из дома.
– Это твой пикап? Какой крутой! Он шикарный, Ари!
Я чувствовал, как мои губы растягиваются в глупой ухмылке. Парням, которые любят свою машину, необходимо одно: чтобы и другие ею восхищались. Ага, именно необходимо. Серьезно. Не знаю почему, но уж такие мы, владельцы авто.
Данте повернулся к дому и прокричал:
– Мам! Пап! Идите скорей! Посмотрите на тачку Ари!
Он соскочил с крыльца, как ребенок. Сама непосредственность. Мы с Ножкой выбрались из пикапа и стали наблюдать за тем, как Данте ходит вокруг него и восхищается.
– Ни царапинки, – заметил он.
– Потому что я не езжу на нем в школу.
Данте улыбнулся.
– Хромированные колпаки! Да ты настоящий мексиканец, Ари.
Я рассмеялся.
– Ты тоже, придурок.
– Не-е, мне настоящим мексиканцем