Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - Бенджамин Алире Саэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не понимал, почему для него это так важно. Хотя для меня это тоже было важно. Он хотел было что-то добавить, но тут заметил на крыльце родителей.
– Отличная машина, Ари! Вот это я понимаю – классика, – сказал мистер Кинтана, и в голосе его звучал тот же искренний восторг, что и в голосе Данте.
Миссис Кинтана просто улыбнулась. Вдвоем они обошли машину и оглядели ее со всех сторон, продолжая улыбаться, будто встретили старого друга.
– Какая прекрасная машина, Ари! – Вот уж чего я совсем не ожидал услышать от миссис Кинтаны.
Данте тем временем отвлекся на Ножку, которая принялась облизывать его лицо. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг бросил ключи мистеру Кинтане.
– Можете прокатить свою девушку, если хотите.
Мистер Кинтана тут же улыбнулся. Я заметил, как миссис Кинтана пытается сдержать девичий восторг. Пускай чувства не отражались у нее на лице так, как на лице у мужа, зато они были по-настоящему глубокими. Я словно бы начинал понимать маму Данте. Я видел: она вспоминает о чем-то важном, только о чем – не знал.
Я довольно наблюдал за ними тремя – за тем, как они стоят возле моей машины. Мне хотелось остановить время, потому что все казалось до невозможности простым и правильным. Вот они – Данте и Ножка, мгновенно полюбившие друг друга, рядом – мистер и миссис Кинтана, вспомнившие о своей молодости при виде моего пикапа, и я – его гордый владелец. Наконец-то у меня было нечто ценное – пусть даже просто машина, вызывающая у людей ностальгию. Мои глаза, словно объективы камеры, пытались навечно запечатлеть в памяти этот миг.
Мы с Данте уселись на крыльцо и стали смотреть, как его папа заводит машину, а мама льнет к нему, как девчонка на первом свидании.
– Купи ей молочный коктейль! – крикнул Данте. – Девчонки любят, когда их кормят!
Мы видели, как они, смеясь, уезжают прочь. И я сказал:
– Твои родители – иногда они совсем как дети.
– Они счастливы, – ответил Данте. – А как твои? Они счастливы?
– Мои предки непохожи на твоих. Но мама души не чает в папе, я это знаю точно. И, по-моему, он в ней – тоже. Он просто не любит демонстративно выражать свои чувства.
– «Демонстративно»? – присвистнул Данте. – Словечко совсем не в твоем духе, Ари.
– Не смейся. Я расширяю словарный запас. – Я пихнул его локтем. – Готовлюсь к поступлению в универ.
– И сколько новых слов ты учишь в день?
– Немало. Но старые мне нравятся больше. Они как старые друзья.
Данте пихнул меня в ответ.
– А «демонстративно» когда-нибудь станет старым другом?
– Может, и нет.
– Ты похож на своего отца, да?
– Да, наверное, похож.
– Моей маме с этим тоже, кстати, непросто. Она не любит выставлять свои чувства напоказ. Потому-то и вышла замуж за папу – так мне кажется. Он их вытаскивает наружу, все ее чувства.
– Значит, они хорошая пара.
– Ага. Забавно, но иногда мне кажется, что мама любит папу сильнее, чем он ее. Понимаешь, о чем я?
– Наверно. Возможно. А разве любовь – соревнование?
– В смысле?
– Может, все любят по-разному. А остальное не важно.
– Ты понимаешь, что ты сейчас сидишь – и говоришь? По-настоящему говоришь.
– Я умею говорить, Данте. Не будь идиотом.
– Иногда – да. Но чаще всего – не знаю… Просто избегаешь разговоров.
– Я стараюсь изо всех сил.
– Знаю. У нас опять будут правила, да, Ари?
– Правила?
– Ты понимаешь, о чем я.
– Ага, кажется, понимаю.
– Так что за правила?
– Я не целуюсь с парнями.
– Окей, значит, первое правило: не пытаться поцеловать Ари.
– Да, это первое правило.
– У меня для тебя тоже есть.
– Ладно, справедливо.
– Не убегать от Данте.
– В каком смысле?
– Думаю, ты меня понял. Однажды к тебе обязательно кто-нибудь подойдет и скажет: «Какого черта ты общаешься с этим педиком?» И если ты перестанешь со мной из-за этого дружить, Ари, если не сможешь… Знаешь, тогда уж лучше… Короче, меня это просто убьет. Понимаешь, просто убьет, если…
– То есть это вопрос верности.
– Именно.
Я рассмеялся:
– Твоему правилу следовать сложнее.
Он тоже рассмеялся.
Потом дотронулся до моего плеча и улыбнулся.
– Чушь, Ари. Моему правилу следовать сложнее? Чушь собачья. Чушь кошачья! Тебе всего-то нужно оставаться преданным самому прекрасному в мире человеку – это как ходить босиком по траве! Я же, на секундочку, не должен целовать лучшего парня во Вселенной. А это все равно что ходить босиком по раскаленным углям!
– Вижу, ты по-прежнему любишь ходить босиком.
– Я всегда буду ненавидеть обувь.
– Надо снова сыграть в ту игру, – сказал я. – Которую ты придумал, чтобы хорошенько отлупить свои кроссовки.
– Весело было, правда?
Он так это сказал – будто понимал, что мы больше никогда в нее не сыграем. Мы повзрослели. И оба знали, что что-то потеряли.
Долгое время мы просто молчали. Сидели на ступеньках. Ждали. Я бросил взгляд на Данте и увидел, что Ножка положила голову ему на колени.
Четыре
Той ночью мы с Данте и Ножкой поехали в пустыню, на мое любимое место. Сумерки сгущались, и звезды, где-то прятавшиеся весь день, начинали появляться на небе.
– В следующий раз возьмем телескоп.
– Отличная мысль, – сказал я.
Мы лежали в открытом кузове и смотрели на небо. Ножка унеслась обследовать пустыню, и мне пришлось позвать ее обратно. Она запрыгнула в кузов и легла между нами.
– Люблю Ножку, – сказал Данте.
– Она тебя тоже.
Он указал пальцем в небо.
– Видишь Большую Медведицу?
– Нет.
– Вон там.
Я пригляделся.
– А, да. Вижу.
– Так круто.
– Ага, очень круто.
Мы молчали. Лежали и молчали.
– Ари?
– Что?
– Ни за что не догадаешься.
– Что такое?
– Мама беременна.
– Что?
– У мамы будет ребенок. Даже не верится!
– Охренеть.
– Похоже, в Чикаго было холодно, и мои предки нашли способ согреться.
Я расхохотался.
– Как думаешь, родители со временем перерастают секс?
– Не знаю. Разве его можно перерасти? Хотя откуда мне знать? Я все жду не дождусь, когда до него дорасту.
– Я тоже.
Мы снова замолчали.
– Охренеть, Данте, – прошептал я. – Ты станешь старшим братом.
– Ага, скорее, старым. – Он повернулся ко мне. – Я напомнил тебе о… Как зовут твоего брата?
– Бернардо.
– Я напомнил тебе о Бернардо?
– Мне все о нем напоминает. Иногда за рулем я думаю о нем, гадаю, нравятся ли ему машины и каким он был человеком. Жалею, что не знал его… В общем, просто не могу перестать о нем думать. Хотя я ведь толком