Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

Андрей Синявский и Юлий Даниэль, издававшие свои произведения за границей (в основном во Франции) под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак. (Разгадка псевдонимов заняла у КГБ несколько лет.) Об этих арестах сообщали в передачах западных радиостанций. Но ни Синявского, ни Даниэля, ни их псевдонимов мы тогда не знали. Причины ареста были еще не известны. 11 сентября опергруппа КГБ явилась с ордером на обыск к Теушу и конфисковала часть архива Солженицына и рукописи романа. Это событие также в то время прошло незамеченным и не комментировалось даже в передачах западных радиостанций. О конфискации я узнал лишь 14 сентября, когда приехал в «Борзовку». Супруги были дома, но в очень угнетенном состоянии. Возможность переезда в Обнинск уже не казалась им реальной. Решетовская, однако, настаивала на участии в повторном конкурсе.

Вторичного голосования по избранию Решетовской не произошло. В октябре секретарь ЦК КПСС П. Н. Демичев отменил все свои июльские директивы. Президиум АМН СССР распорядился изъять конкурсное дело Решетовской для отдельного рассмотрения, которое закончилось предсказуемым решением, что ее квалификация не соответствует той должности, на которую она претендует.

Детали, важные для понимания этих событий, стали известны лишь 30 лет спустя после публикации журналом «Источник» сборника «Кремлевский самосуд: Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне» (М.: Родина, 1994). В этой большой книге (620 стр.) приведены тексты докладных записок КГБ в ЦК КПСС, обобщающих оперативные материалы, то есть прослушанные разговоры Солженицына в московских квартирах. Прослушивание началось, по-видимому, в июне 1965 года, так как в первом меморандуме КГБ «По оперативным материалам о настроениях писателя А. Солженицына», отправленном в ЦК КПСС 5 октября 1965 г. председателем КГБ В. Семичастным, главным является рассказ Солженицына о его поездке в Обнинск и встрече с Н. В. Тимофеевым-Ресовским:

«Делясь своими впечатлениями о недавнем посещении г. Обнинска Калужской обл. и о встречах с научными работниками, СОЛЖЕНИЦЫН говорил: “…Там сейчас такой стиль – не вступать в партию…” ТИМОФЕЕВ-РЕСОВСКИЙ сказал: “У нас не было ни одного партийного среди 725 младших сотрудников. Потом вступили двое. Когда они вступили, то они как-то безнадежно оторвались от коллектива – их все презирали, высмеивали…”» (с. 10).

Тимофеев-Ресовский ничего подобного говорить не мог, у нас в отделе было не больше двадцати младших научных сотрудников, и никто из них в КПСС не вступал.

Из записи разговоров в КГБ узнали и о работе над «Архипелагом»:

«…Я сейчас должен выиграть время, чтобы написать “Архипелаг”. Я сейчас бешено пишу, запоем… Я обрушу целую лавину… Наступит время, я дам одновременный и страшнущий залп… Первая часть “Фабрика тюрьмы”. Я все написал, 15 печатных листов. Вторая часть “Вечное движение”. Это этапы и пересылки. Я ее закончил… Написана “Каторга” – 12 глав… Полная картина “Архипелага”… прямо лава течет, когда я пишу “Архипелаг”, нельзя остановить. Думаю, что к будущему лету я закончу “Архипелаг”.

Солженицын также раскрывал свои планы о публикации произведений за границей:

“…Я пущу здесь по рукам все и там опубликую (смеется). Что будет не знаю. Сам, наверное, буду сидеть в Бастилии, но не унываю”.

На высказанную в разговоре мысль о возможности передачи рукописей за границу СОЛЖЕНИЦЫН ответил: «Так там оно и есть”» (с. 12–14).

Судя по записи, Солженицын говорил все это двум людям, отвечая на их вопросы. Столь полная откровенность Солженицына непонятна. «Архипелаг ГУЛАГ» он в то время скрывал от всех. Лично я об этой работе тогда не знал. С докладной запиской КГБ, судя по примечаниям составителей сборника, знакомились Суслов, Шелепин, Демичев, Андропов, Косыгин, Подгорный, Микоян, Устинов и Мазуров. Для членов ЦК КПСС в этой записке были и аннотации романа «В круге первом» и других конфискованных рукописей. Можно лишь догадываться о том, какие чувства могли вызвать у партийных лидеров такие, например, строчки из стихотворной пьесы «Пир победителей»:

С-С-С-Р! Ведь это лес дремучий!

Дремучий лес!

Законов нет! – есть ВЛАСТЬ –

хватать и мучать

По конституции и без.

До недавнего времени не было точно известно, в какой именно квартире проводилась прослушка. В то время Солженицын уже боялся откровенно говорить по телефону, но о квартирных прослушках еще не подозревал. После возвращения в Россию из США в 1994 году он сам впервые прочитал свои разговоры, приведенные в докладной КГБ. В период подготовки в 2006 году новой биографии писателя (она вышла уже после его смерти в серии «ЖЗЛ» (М.: Молодая гвардия, 2009) он, подтвердив достоверность записи, объяснил автору книги Людмиле Сараскиной, что там объединены два разговора, один, о посещении Обнинска, у Теушей, другой, с раскрытием замыслов по «Архипелагу» и по отправке рукописей за границу, у Кобозева. Н. И. Кобозев, известный ученый, профессор химии МГУ, был в 1947–1949 годах руководителем диссертации Н. А. Решетовской. Он читал первые произведения Солженицына еще тогда, когда никому не известный писатель преподавал астрономию в рязанской средней школе.

«Спустя десятилетия, – пишет Сараскина, – Солженицын прочтет “меморандум” в печати, опознает свой рассказ – в квартире у Кобозева, прикованного к постели. А. И. любил и жалел старика, делился с ним впечатлениями и замыслами, считал, что здесь уследить за ним невозможно. Уследили» (с. 339).

Все это свидетельствует о том, что за Солженицыным с лета 1965 года осуществлялось постоянное, плотное наблюдение. Бывший председатель КГБ В. Семичастный написал в 2002 году книгу своих воспоминаний «Беспокойное сердце» (М.: Вагриус), в которой признал, что за Солженицыным велась слежка с конца 1964 года. «Мы не занимались тотальным прослушиванием, – пишет он, – слишком дорогое удовольствие, только кого надо». Плотная слежка должна осуществляться большой группой квалифицированных оперативников, и она может включать не только прослушивание квартир, но и установку радиомаячка на машину, в которой наблюдаемый перемещается. Солженицынская опергруппа КГБ была обязана всегда знать, где он находится. «Укрывище» писателя в Рождестве-на-Истье не могло в таком случае оставаться тайной для госбезопасности. Квартира Тимофеева-Ресовского, возможно, тоже прослушивалась, но уже в интересах обнинского отдела КГБ. В этой квартире происходили традиционные «тимофеевские среды» для разных дискуссий. Однако КГБ в то время принимало какие-то конкретные репрессивные меры лишь с одобрения Президиума ЦК КПСС. Санкция на обыск у Теуша наверняка была получена в ЦК. В последующем стало известно, что Теуш, в то время уже пенсионер, не соблюдал необходимой конспирации и часть архива Солженицына, уезжая в отпуск, передал на хранение своему другу Илье Зильбербергу. Обыск у Зильберберга с конфискациями был проведен в тот же день.

В ноябре 1965 года в отдел кадров ИМР