Ева. Книга 2 - Ева Миллс

– Что ж тогда подошел?

– Да подумал, что если у тебя случится удар, то придется вызывать скорую, а с ней всегда столько хлопот…

Я обиженно фыркнула и потянулась. Везет же мне на мизантропов, скорую он, видите ли, не хотел вызывать, дикая козлина.

Уставшие, как черти, мы устроили перекур. Я сварила кофе, крепкого и горького, как смола и наполнила поднос сладостями, чтобы разогнать кровь сахаром. К четырем утра спать уже совсем не хотелось, но эта бодрость была обманчивой. Пару минут назад я очнулась от шипения убежавшего на плиту кофе и поняла, что отключилась стоя с открытыми глазами. Джуд тоже уже около часа непрестанно зевал, пока думал, что я на него не смотрю. Причина нашей бессонницы была проста: на носу день святого Валентина и мы, закрыв магазин, меняли экспозицию на витрине сообразно этому празднику буйства любви и плюшевых мишек.

Джуд взял свою чашку, отхлебнул перекипевшей бурды и скривился.

– Опять убежал?

Я виновато сморщила нос.

– Говорила же, иди вари сам.

Он отмахнулся от меня, глупости, мол, и, ловко выудив из горы печений хитро замаскированный эклер с масляной начинкой, откусил половину.

– За это я съем его!

– Так нечестно! Он был мой!

– Ты смотрела за ним хуже, чем кормилица за Джульеттой. На, так и быть. – он милостиво протянул мне половину пирожного. Я взяла. Обожаю выпечку Джуда, жаль, что мои бедра считают иначе.

Мы стояли бок о бок, попивая дрянной кофе и молча любуясь готовой витриной.

– «Святая ночь, святая ночь…Так непомерно счастье…».[74] Я все равно считаю, что нужно было брать «Элоизу и Абеляра».

– И смысл выставки понимали бы ты, я и пьянчуга Фрэнк, спящий у винного магазина напротив.

– «Ромео и Джульетта» – пошлость в контексте этого полностью коммерческого праздника. Мы оскорбляем память Шекспира.

– Ой, да перестань, можно подумать, он писал свои пьесы не ради денег.

– То, что ты права, не делает тебя менее черствой. – парировал Джуд, а потом резко сменил тему. – А неплохо же вышло, согласись?

Неплохо было слишком скромно.

Яркая, нарядная витрина, задрапированная в бардовую с золотом парчу, выглядит не просто богато и «вкусно». Она выглядит сногсшибательно.

Уступив моим долгим уговорам, Джуд воссоздал сцену бала в доме у Капулетти. Взяв за основу фильм Дзеффирелли, он скопировал костюмы Донати, за которые тот в свое время получил Оскар. Как и киногерои, наши куклы были наряжены в бархатные одежды с густыми сборками и отделкой из галуна. Красные цвета заносчивых Капулетти прекрасно контрастировали с приглушёнными синими тонами занудных Монтекки. Но в центре композиции, конечно же, двое. Я готова смотреть на эти фигуры снова и снова, подмечая безупречно выполненные детали.

Красивый светловолосый мальчишка, гибкий и динамичный силуэт только подчеркивается фасоном костюма. Молодость облика сквозит в стиле одежды, в причёске и нежном, гладком лице. На герое белая тонкая камича, поверх надето нечто вроде безрукавки – брагони, к которой прикреплены рукава. Шов скрепляется шнурком, и белые складки рубашки изящно выглядывают из разрезов. На знатность юноши указывает претина – удлинённый жилет, в талии перетянутый узким мягким пояском, подчёркивающим стройность фигуры. Ноги обтянуты узкими длинными кальце, асимметричными по цвету. Узкие пигаш на плоской подошве сделаны из мягкой цветной кожи. На голове – маленький фетровый беретто. Таков наш Ромео.

Перевожу взгляд на Джульетту. Весь ее облик – торжество чарующей женственности. Плавная и изящная простота, легкость и стремительность образа воплощают идеал юной девушки, только-только начинающей чувствовать силу своей привлекательности. Ее костюм свободно драпирует силуэт спадающими складками. На тонкую рубашку надета тяжелая бархатная чоппа, отрезная под грудью. Маленький лиф с низким вырезом сильно обнажает шею и декольте. В рукавах фигурные прорези, сквозь которые выпущены кремовые буфы окрашенной слабым настоем шафрана и украшенной вышивкой гамурры. Поверх платья – нарядная бальная симара. Её широкие, свисающие до пола рукава сливаются со спинкой, образовав мантию. На ногах девушки бархатные башмачки с узким мыском. Черные блестящие волосы собраны в низкий хвост и перевиты золотым жгутом в коаццоне, на затылке золотая шляпка тринцале. Яркость и интенсивность красного цвета наряда Джульетты и синего Ромео, одинаковые и противопоставлены друг другу, в одновременной борьбе и притяжении.

Идеально. Безупречно. Совершенно.

– Джуд, чертов ты гений, ты же знаешь это?

Он не отвечает. Я уже успела изучить его достаточно хорошо, чтобы не обижаться. В моменты, когда новая витрина готова предстать перед зрителями, Джуд грустит. В его молчании я слышу:

– тоску мастера о том, что то, что так долго жило у тебя под кожей наконец-то нужно отделить от себя и позволить обрести собственную историю;

– горечь сына, непонятого собственными родителями, живущего со знанием того, что он их навсегда разочаровал, но они его – предали;

– одиночество человека, спрятавшегося от нерешенных проблем среди высоких стеллажей, заполненных чужими жизнями, потому что собственная приносит невыносимую боль.

В его тишине я слышу отзвуки своей печали и поэтому просто молчу рядом.

Когда я стала у него работать пять месяцев назад, я и представить не могла, что свои витрины Джуд всегда создает сам. Задолго продумывает сюжет, подбирает кукол, при необходимости меняет им волосы и рисует новые лица. Затем наступает черед декораций. У мастеров заказывает зеркала, ткани, искусственные цветы, игрушечная мебель и посуда – все ручной работы, исключительного качества и в полном соответствии с духом эпохи. Эту часть работы он предоставляет профессионалам, себе же оставляет самое важное: костюмы. Скрупулезно изучает литературу, выискивая особенности деталей, неделями засыпает над рисунками, иллюстрирующими наряды, тратит сумасшедшие деньги на материалы, создает эскизы, мучительно переделывая по сто раз в стремлении к совершенству и, лишь достигнув его, начинает шить.

Однажды я видела Джуда за работой – одухотворенный и прекрасный, он был за гранью добра и зла – наверное, так же выглядел Леонардо, когда писал свою Джоконду. Позже, когда мы сидели в гостиной и на английский манер пили чай в пять вечера, я сказала ему об этом, чтобы повеселить, но он не рассмеялся – он вообще почти никогда не смеялся, только задумчиво кивнул:

– Талант – это то, чем вы обладаете; гений – то, что владеет вами.[75]

– Ты хочешь сказать, что эти платья шьешь не ты?

Я все еще не воспринимала наш разговор серьезно, больше сосредоточенная на том, что мне больше хочется съесть. Выбор был достоин королевы Анны VII[76]: душистый домашний хлеб, масло, свежие маленькие огурцы и помидоры, яйца, сваренные вкрутую, тосты с корицей, миндальное печенье, ячменные лепешки, джем, бисквиты, горячие сдобные булочки, пышки, желе, сладкие тартинки, чизкейк, куски орехового-морковного торта. Пожалуй, пирог и миндальное печенье. Зачем я хожу на этот фитнес? Два печенья.