Ева. Книга 2 - Ева Миллс

Но это говорили его вещи, другой же голос в душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что с собой сделать всё возможно. [68]

Жизнь входила в колею, укладывалась в привычные маршруты. Прогулка, завтрак с Маризой, подбросить до школы, работа, перерыв на ланч, дом, ужин, прогулка перед сном с дочкой, немного поболтать, спать. Мы обрастали мебелью, привычками, любимыми магазинами, местами, кафе. У нас появился «свой» пляж и «свой» парк. Маризе нравилось в школе: подружилась с детьми, учительница была молодой и приветливой. Я тоже понемногу привыкла и адаптировалась на рабочем месте. О каких-то тесных связях говорить было рано, но две сотрудницы более старшего возраста взяли не сопротивляющуюся меня под крыло, и теперь я не проводила дни угрюмой одинокой букой. По воскресеньям мы навещали Рику и Бьянку, иногда шли в ресторан, иногда собирались у них дома. Я уже почти созрела в ближайшее время устроить новоселье и позвать гостей к нам.

Все налаживалось.

По крайней мере, я очень старалась себя в этом убедить.

Три недели я успешно обманывала себя, что обнаруженный книжный магазин никак меня не привлекает. Раз за разом оказывалась возле него во время утренней прогулки и каждый раз фальшиво-удивленно улыбалась отражению в витрине: упс, я снова сделала это. Объявление о приеме на работу никуда не девалось, раздражая меня сильнее, чем дергающийся зубной нерв. Мне это не интересно, это досадное недоразумение, на самом деле меня все устраивает, с чудесами в моей жизни покончено, мне вовсе не хочется снова продавать людям истории. Куклы укоризненно смотрели на меня и продолжали пить чай с заносчивыми лицами. «Мы знаем, что ты знаешь, что мы знаем».

Девятое сентября никак не предвещало стать днем очередной вехи в моей биографии. С самого утра все шло привычным ходом, не сбиваясь ни на какие предзнаменования. Если подумать, все важные события именно так и происходят. Мы просто вплываем в них, как корабль в гавань, и кажется, что это случайность, а на самом деле именно к этому берегу нас и несло уже долгое время.

Пятничным вечером я отправилась побродить по городу. Мариза ночевала у кузенов, меня тоже звали, но я отказалась, сославшись на то, что необходимо посидеть над документами в тишине. На самом деле отчет был готов уже к концу рабочего дня, просто хотелось побыть одной без необходимости изображать радость жизни и приветливое щебетание. Иногда я от этого устаю. Я приняла новые правила игры и никому не доставляю хлопот, но порой мне нужно спрятаться в берлогу и снять с себя все маски, на один день стать той, кто я есть: потерянной, пустой, отчужденной.

Бьянка забрала детей сразу после школы, это означало, что мне можно не готовить ужин – и я поленилась заморачиваться. Прямо у стола, даже не садясь, съела помидор, чем только раздразнила аппетит. Пошарившись в холодильнике, нашла прошлогоднее вареное яйцо, очистив, сжевала и поняла, что все равно голодна. Надо было или признать поражение и, нацепив передник, стать к плите или же идти в кафе. Я, посомневавшись секунду, выбрала второе только потому, что импульсным решением было остаться дома и заказать карри. Нужно прекращать вести себя так, как будто я на пенсии.

Я прикипаю душой к местам. Если будет стоять выбор: попробовать что-то новое или отправиться в место, где меня знают и приветливо встретят, я почти всегда выберу второе. Поэтому я направилась в неприметный итальянский ресторанчик, в который редко забредали не местные и который мы с Маризой случайно нашли в первый же вечер, когда переехали. Мы чем-то приглянулись хозяевам – скорее не я, а Мариза, которая своими рыжими волосами и любопытной мордашкой всегда привлекала к себе внимание, нас угостили домашним хлебом, не разрешили даже смотреть в меню – «мы сами принесем вам все, что нужно», расспросили и, видимо, сделав какие-то собственные выводы о нашей жизни, решили для себя, что мы без них пропадем. Так мы завели хороших знакомых и место, в которое ходили ужинать как минимум два раза в неделю. Сейчас Антония подробно выпытала, где я потеряла tesoro piccina[69], потом поведала все последние сплетни, в перерывах обходя столики и других гостей. За час меня успели накормить огромной тарелкой пасты болоньезе, домашним «джелато» размером с дирижабль – «Ты такая худенькая, mio patatina[70], тебе нужно хорошо кушать» и, доев последнюю ложку десерта, я почувствовала, что нуждаюсь в моционе. Немедленно. Сердечно распрощавшись с хозяевами, выкатилась на бульвар. Прогуляюсь по утреннему маршруту и домой, а там выберу какой-нибудь фильм и лягу спать пораньше. Отличный план.

Вечерний город шелковой шалью растекался по плечам. Влажный воздух, соль, завивающая волосы, ветер щекочет губы вкусом моря и свободы. Не хотелось никуда спешить, нарочито не торопясь, я врастала во время и пространство, сливаясь с ним. Меня нет, нет никого, все только тень на грани миров, между горизонтом и закатом. В такие моменты я страшусь сама себя. Реальность становится зыбкой и колышущейся, на периферии сознания мелькают неясные образы, ускользающие, стоит лишь посмотреть на них прямо, но если не оборачиваться, не пытаться поймать… то можно заметить, как открываются двери, нарисованные мелом на стене, радугой на небосводе, луной в облаках, ведущие из ниоткуда в никуда. Я знаю, что если поверю, то окончательно потеряю притяжение, стану бестелесной, разбегусь и прошагаю в пустоте, пропаду, меня впустят как долгожданную гостью… Поэтому я никогда не верю. Просто усмехаюсь иронично и сразу становлюсь тяжелой, взрослой, мудрой. Все есть хавель, все хавель хавалим[71]

Не плачь, Ева.

«И куда ты нас опять привела?»

Сморгнув слезы, я не удивляюсь, что снова, как и все дни до этого, стою перед «Книжным магазином Джуда». На витрине другая экспозиция. Бальный зал, мужчины в мундирах, звездах и лентах; зеркала по лестнице отражают дам в белых, голубых, розовых атласных платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях. В центре три фигуры: на одной бархатное платье густого лилового цвета, две девочки, с одинаковыми розами в черных волосах одеты в белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с цветами в корсаже. Ноги обуты в шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками. Волосы причесаны à la grecque[72].

Петербург 19 века.

Первый бал Наташи Ростовой.