В оркестре Аушвица - Жан-Жак Фельштейн

Она по наитию смешивает чудовищную микстуру из древесного угля и молотого кофе, полученного от англичан, и силой заставляет сестру выпить, одновременно огрызаясь на тех, кто пытается ей помешать. «Вы убьете сестру!» — «Если она сейчас же не откроет рот, ее убью я!»

Иветт и теперь, пятьдесят лет спустя, не может с уверенностью сказать, что ее спасло — божественное вмешательство, гомерический гнев сестры, «запретившей ей умирать», или собственное страстное желание выкарабкаться любой ценой. Будем считать, что чудо совершила микстура.

Парадоксально, но факт: болезнь уберегла Иветт от того, что убило тысячи узников после бегства нацистов и прихода освободителей: изношенные организмы не переварили слишком обильную и разнообразную пищу свободных людей.

Нью-Йорк, апрель 1997-го

Иветт очень гордится своей семьей. Я встретился с ее дочерью и внуком. Худенькая брюнетка Пегги, очень похожая на мать в молодости, если верить фотографиям, очень хотела со мной познакомиться. Иветт уверена, что трехлетний Шон станет большим музыкантом, он уже сейчас выказывает предрасположенность к ритму и музыке. Давид, сын Иветт, сейчас на гастролях в Японии, он альтист в симфоническом оркестре. Сын Лили — виолончелист. Музыкантская династия… Прабабушка Шона, маленькая еврейка из Салоник, обожавшая музыку, была бы довольна своими потомками.

Салоники, весна 1943-го

В тысячелетнюю еврейскую общину Салоник прибыл новый раввин. Ашкеназ, возможно, даже немец. Он резко выделяется на фоне членов сефардской общины. Одним из первых его «деяний» стало исполнение приказа нацистов, два года назад занявших город после итальянцев: он предоставил в комендатуру список фамилий всех единоверцев. Те сочли его поступок верхом идиотизма.

Через некоторое время евреи Салоник, имевшие не слишком много поводов жаловаться на оккупантов, оказались запертыми в гетто, в беднейшей части города. Потом их начали собирать семьями и группами в транзитном лагере, чтобы позже отправить в неизвестном направлении. Немцы отдают приказ взять с собой продуктов и воды на десять дней. Где они окажутся? Ну конечно, в трудовом лагере, где-нибудь в Германии… Иветт интернирована вместе с отцом, матерью, сестрой Лили и братом Мишелем, рядом ее дядя, тетя, кузены — огромное семейство испанских евреев, проделавших путь по всему Средиземноморью, прежде чем оказаться в Греции. Они зажиточные люди, у матери Иветт большие планы насчет детей. Она когда-то мечтала заниматься музыкой, научиться хорошо играть на каком-нибудь инструменте. Не сложилось… Ничего, пусть за нее это сделают дети. Она заказывает радиоприемник, и классическая музыка звучит в доме утром, днем и вечером. Мишель и Лили берут уроки игры на пианино. Иветт с трех лет начинает осваивать азбуку барабанщика — рудименты, — причем не всегда добровольно. Лили заставляет сестру заниматься и ведет себя как самый строгий ментор: ошибка — удар линейкой по пальцам. Лили много старше. У нее суровый и властный характер, она часто бывает так деспотична с сестрой, что матери приходится одергивать ее: девочке требуется личное пространство.

Все дети талантливы, и мать хочет, чтобы они учились как можно старательнее и дольше: в жизни пригодится. Иветт играет на аккордеоне, потом ей покупают контрабас «на вырост»: у нее пока нет той силы в пальцах, которая требуется для извлечения настоящего звука из струны. Контрабас красуется в углу как напоминание о следующем этапе музыкальной карьеры, и она время от времени бросает на него задумчивый взгляд. Любопытная, наделенная живой фантазией, она согласилась учиться игре на огромном инструменте, если ей одновременно позволят осваивать барабан. Мать соглашается: «Будешь полгода брать уроки!»

Перемещение в гетто нарушило все планы.

В апреле 1943 года Мишель и Лили уже опытные музыканты, они много месяцев играют в клубе, куда любят ходить солдаты вермахта, и прилично зарабатывают, что очень важно для семьи, оказавшейся в сложном положении после того, как компаньон отца устроил злостное банкротство. В стране царит галопирующая инфляция, цены на почти все основные продукты взлетели в сотни раз.

Иногда — не очень часто, ведь старшие плотно за ней приглядывают — Иветт приходит в клуб. Мужчинам, особенно немцам, нравится ее узкое смуглое личико, обрамленное черными волосами. Случается, она заменяет барабанщика оркестра или играет на аккордеоне виртуозные мелодии. Вознаграждают ее фруктами или парой-другой монет.

Последним счастливым событием в семье стала свадьба Лили. Замуж она вышла, естественно, за музыканта.

Когда семью забирают в гестапо, Мишелю и Лили приходится продолжать «развлекать публику». Иветт решает остаться с ними — надеется посмотреть страну.

Расставание с родителями выходит ужасно тягостным. Иветт до сих пор помнит залитое слезами лицо матери, протягивающей к ней руки.

Но настает и их черед: восемь дней в кошмарных условиях она с дядей, тетей и кузенами едет в Польшу.

Попав в Биркенау, сестры проходят через «отбор» на платформе, и Иветт готова последовать за родственниками: тетя наверняка лучше разберется в этом непонятном мире и будет ее направлять. Лили — она большая интуитивистка — хватает сестру за руку и силой удерживает на месте, цедя сквозь зубы: «Ты останешься со мной и заткнешься!»

Они проходят через ритуал «посвящения»: из раздевают, бреют, моют, накалывают номера. Иветт очень больно, но она не может удержаться от смеха, глядя на лысую Лили: «Вылитый Мишель!» С мыслью о брате возвращается страх. Где родные?

В карантине им задали множество бессмысленных и один вполне конкретный вопрос: «Что умеете делать?» Лили отвечает мгновенно: «Единственное мое умение — музыка!» В Салониках — когда это было? вечность назад? — она успела заметить, что немцы всерьез интересуются музыкой, значит, ее можно обменять на еду и поблажки. На жизнь.

В нормальной жизни Иветта расхохоталась бы в ответ на этот вопрос: ну как, скажите на милость, можно спрашивать пятнадцатилетнюю девочку, есть ли у нее профессия? Здесь же, услышав вопрос «Что умеете делать руками?» — не задумываясь, отвечает: «Играю на пианино и аккордеоне…» Эсэсовка кивает, что-то записывает в блокнот и взмахом руки приказывает следовать дальше.

Очень скоро Иветт, сама того не ведая, уже живет по особому, лагерному времени: дни похожи один на другой, минуты растягиваются до часов. Возможно, все дело в том, что это украденные минуты, прожитые в месте, где от вас ждут одного — чтобы вы умерли.

В самом начале она задала сакраментальный вопрос: «Вы не знаете, где сейчас могут быть мои дядя, тетя и кузины?» — и получила стандартный ответ. Женщина, к которой она обратилась, показала на трубу крематория и сказала, что это единственный выход. Иветт сочла ее сумасшедшей, но теперь она знает. Знает, что две ее кузины-близняшки погибли вместе, одна из них, прошедшая «отбор», решила, что не хочет жить без сестры.

Ночью Лили и Иветт прижимаются друг к другу, пытаясь согреться. Польская зима никак не хочет уходить, и две южанки мерзнут.

Иветт почти сразу ставят на невыносимо тяжелую для нее работу, она заменяет заболевшую узницу и должна весь долгий день таскать кирпичи на одной из строек вне лагеря. Вернувшись вечером в барак, она говорит сестре, что скоро умрет: «Я так устаю, что во время перерыва даже есть не могу!»