В оркестре Аушвица - Жан-Жак Фельштейн

Биркенау, январь 1944-го

Хелена вышла из санитарного барака только месяц спустя. Она осознавала, что это место перестало быть даже пародией на больницу, что здесь только умирают, и все время просила подруг забрать ее, однако, едва встав с койки, упала в обморок. Пришлось подчиниться приказу врача. Ее навещали после вечерней поверки, приносили еду, утешали.

Оркестр собирали не из святых, и, наряду с проявлениями дружбы и солидарности, случались конфликты. Людям свойственно ссориться, любить одних и раздражаться на других. А на этот защищенный, пусть и ненадежно, музыкальный анклав давил ужас Биркенау.

В лагере, этой Вавилонской башне XX века, существовал не один только непреодолимый языковой барьер: невидимая и всесильная демаркационная линия делила заключенных на две противостоящие друг другу группы. Еврейки составляли большинство одной, крепкие и сытые польки — другой, эти были полны самых невероятных, выходящих за грань разумного антисемитских суеверий.

Многие польки были старожилками лагеря: их депортировали как заложниц, или членов семей участников Сопротивления, или — намного реже — за то, что укрывали в своих домах евреев. (К слову сказать, ни одна из оркестранток-полек этого не делала… хотя среди них были и коммунистки, и женщины с либеральными взглядами. Антисемитизм — явление самовоспроизводящееся!)

У полек — особый статус. Их считают «арийками», и это апогей глупости, если учесть, что они — часть той самой «славянской расы», которую нацисты собираются обратить в рабство и навсегда подчинить «тысячелетнему рейху». Польки первыми прибыли в Аушвиц-1, потом в Биркенау.

Старожилки — старшая барака Зофья Чайковска и Стефания, по прозвищу Пани — Мадам — Фуня, имеют номера 6873 и 6874, что по лагерной иерархии отводит им место в числе Избранных, членов местного «аристократического сословия». Они имеют некоторые льготы и избавлены от любой тяжелой работы. Их назначают старшими по баракам или капо, иногда они даже попадают в лагерную администрацию. Номер из четырех цифр — свидетельство силы их сопротивляемости и способности самоопределиться и выжить в страшном мире, а привилегии польских «старейшин» в конечном итоге полезны всему оркестру.

Польки составляют треть коллектива, эту группку сплачивает в том числе многовековой антисемитизм, бытующий в их стране. Он менее «научен», чем нацистский, но так же ядовит и заразен.

В спальном отсеке польки вместе с русскими и украинками владеют отдельным столом, за которым часто сидят, если нет репетиции. Эти женщины лишены чувства солидарности по отношению к другим узницам.

За месяцы, проведенные в лагере, все польки приобрели приличную и удобную одежду, которая хранится в комоде, в музыкальной комнате. Как-то раз Мария, одна из «вечных дневальных», решает навести порядок в ящиках и отнести лишние свитера в каптерку. Виолетта отдает одну из своих вещей подруге из кухонной команды, и через несколько дней та забегает в оркестровый блок, чтобы угостить «благодетельницу» картошкой. Мария узнает злосчастную одежку из комода и мгновенно решает, что заключенные совершили противоправное действие — произвели натуральный обмен на черном рынке. За это можно жестоко поплатиться, например попасть в штрафную команду, но Марии плевать на участь Виолетты — она хватает ее руку, чтобы отвести к нацистам.

Требуется вмешательство Элен, и она реагирует стремительно, заявив: «Это сделала я…» Анита, Фаня, другие узницы-еврейки поднимают шум, и Мария отступается. Ни одна полька не защитила товарку…

Виолетта и Элен и много лет спустя с горечью вспоминают гнусные, часто связанные с едой эпизоды той жизни. Многие польки регулярно получают из дома продуктовые посылки, некоторым присылают даже масло, яйца и фрукты.

У евреек нет такой привилегии, и они часто видят, как польки отправляют лагерный обед в помойку, не подумав отдать еду другим узницам…

Иногда польки делают себе яичницу или жарят колбасу на самодельных сковородках, а ведь запахи еды могут быть худшей на свете пыткой.

Элен рассказывает, как злилась Фанни — «мерзавки могли бы вести себя поскромнее!» — а Эльза ее успокаивала.

Хелена, настроенная менее враждебно, оказалась в центре «музыкального» конфликта. Фаня наделена исключительной памятью и владеет искусством оркестровки музыкальных произведений, с некоторых пор она помогает Альме, если требуется усилить репертуар новыми пьесами.

Однажды они решают вернуться к Патетической сонате Бетховена — Фаня сделала инструментовку для струнного квартета по памяти. Они хотят сыграть его для собственного удовольствия, потому что любят музыку, а исполнение военных маршей не приносит артистического удовлетворения.

Исполнительницами должны стать Маленькая Элен, Большая Элен, Анита и Хелена, ей предложена вторая скрипка.

Работа идет своим ходом — до тех пор, пока Хелену не вынуждают отказаться от участия в квартете.

Польские оркестрантки выдвинули ей ультиматум через парламентеров: «Ты прервешь все контакты с еврейками или мы отправим тебя в карантин!»

Исключение из группы соотечественниц и изоляция фактически означают неминуемую смерть, и Хелена сдается, чем, кстати сказать, никто не попрекает ее впоследствии. Она говорит, что пролила тогда много горьких слез и стыдилась поведения «своих».

14 июля 1944 года француженки и бельгийки собираются в музыкальной комнате, чтобы спеть «Марсельезу». Одна из полек решает выяснить, что происходит. Ей кажется абсурдом, даже ересью, что еврейские женщины поют национальный гимн.

Донельзя измученные, Виолетта и Маленькая Элен планируют карательную экспедицию. Они выбирают смешной и символический объект мести, но удовлетворение получают громадное.

Одна из полек хранит в корзине коробку с крошками и кусочками сухого печенья. Заговорщицы завладевают «сокровищем» и угощают всех желающих, устроив пир на весь мир.

Хозяйка коробки не осмелилась пожаловаться — не хотела выглядеть последней дурой…

Аушвиц, май 1997-го

В тот чудесный весенний день мы с моим переводчиком Марцином сначала отправились в город Аушвиц, где когда-то находился лагерь № 1.

В машине я был так напряжен, что едва мог расцепить зубы, паника клубком колючей проволоки терзала внутренности. Интересно, Марцин счел бы меня сумасшедшим, разревись я сейчас, как теленок?

Мы припарковались рядом с туристическими автобусами, и я поразился несоответствию созданного моим воображением ада реальному месту, оказавшемуся совсем небольшим. Несколько строений из грязного красного кирпича, деревянные казематы и загадочные бетонные сооружения: горка, засеянная газонной травой и увенчанная трубой в форме параллелепипеда, высокая и довольно массивная. Крематорий. Прямо перед ним место, где в 1947 году повесили Хёсса, первого коменданта Аушвица.