Былое - Александр Дмитриевич Зятьков

очень хороший, сверх благополучный демографический показатель. И в целом по стране обстановка была если и похуже, то ненамного. Молодая страна росла и развивалась, не опасалась будущего, многодетными считались семьи, где было не менее пяти детей, не как сейчас, когда этот показатель снизился до трех. И таких семей было не так уж мало, каждый из ребят из самых разных мест знал не меньше трех-четырех таких семей, и это по всей громадной стране, а в южных республиках, на Кавказе, и того больше. По три с лишним миллиона жителей в год прибавляла тогда страна, невзирая на все прорехи и неурядицы, о которых сейчас так толкуют все наши СМИ. Вот главный показатель, по сравнению с которым все остальное — пыль. Было, где учиться, было, чем заняться, было, где работать. Понятно, что это применительно к нашей и находящихся в похожей ситуации странах, но никак не в Китае, Индии, многих странах Востока, Африки и Латинской Америки, где чересчур быстрое размножение создавало кучу проблем.

Забавный такой момент. Мука в свободной продаже появлялась очень редко, между тем у всех родственников и знакомых ее стояли полные лари. Оладьи и блины пекли при всех подходящих случаях. Помню несколько моментов, когда ее продавали. Давали по два килограмма в руки, зато рядом с каждым покупателем стояли родственники и знакомые, даже маленькие дети, продавщица умножала их число на два и отвешивала получившееся количество. Дети иногда пристраивались к следующим в очереди и ворчания не было слышно, таковы были правила игры. Вся мука продавалась на развес, чтобы купить мешок — такого не было.

Сахар продавался комковой, бесформенные куски не больше картофелины. Если поставить три завязанных мешка с сахаром, углем или щебенкой, не угадаешь, где что находится. Мешок с таким сахаром весил семьдесят килограммов, комок или кусок был очень плотный и твердый, его кололи на куски помельче на ладони тупой стороной массивного ножа, а для мелких кусочков были специальные щипчики. Растворялся такой сахар плохо, долго, но сладости в нем было больше. Сахар-песок появился много позднее, он более удобен в употреблении и постепенно вытеснил прежний. Сахар же рафинад в кубиках был и тогда, но его было немного, и состав у него был тот же плохо растворявшийся комок.

Немного позже, после революции на Кубе, во всех магазинах появился кубинский сахар-песок. Это был тростниковый сахар, крупинки такого же размера и формы, желтоватого цвета, на удивление несладкий. Если нашего сахара на стакан чая было достаточно пары чайных ложечек, то кубинского ложечек пять, с треть стакана.

Весов, какие были тогда, теперь нигде не увидишь. Не такая уж сложная конструкция, сверху две чаши, качающиеся на балансире. На одну чашу ложился товар, а на другую — гири, у каждого продавца был набор гирь разного веса килограммов от десяти до совсем мелких, грамм в пятьдесят.

Каждый год на Пасху устраивали качели. В разных местах поселка их иной раз стояло до двух десятков. Качели на поляне за нашим поселком устраивались капитально. Один мужик, работавший на подстанции, привозил оттуда на время с десяток заготовок на телеграфные столбы, выбирали из них наиболее подходящие и из них строили качели. Теперь качели нигде не собирают и стоит описать, как это делалось. На установку требовалось семь столбов. Три столба треугольником стояли с одной стороны, три с другой, их глубоко вкапывали и на них ложился самый мощный столб — матка. Верхушки каждой тройки столбов сводились вместе и затягивались толстой проволокой. Через матку пропускали стальной трос или цепи, часто их собирали из кусков, кто что приносил, на них снизу на высоте от полуметра до земли, немного повыше, крепилась широкая толстая доска, на которую одновременно могло сесть до десятка человек. Надо сказать, это не пускалось на самотек, был главный, ответственный за это мероприятие. Он и еще двое-трое любителей покачаться поначалу внимательно осматривали каждое звено цепи, сомнительные удаляли, а разрозненные куски соединяли откованными в кузнице кольцами с отводами, там еще гайка с болтом крепилась наглухо. Качели были придуманы не вчера и на любую неполадку было ответное действие. Трос также осматривался, а стоявшие на краях или на «колыбах», не отсюда ли колыбель, надевали верхонки. Трос обматывал доску в двух местах в полуметре от края, на концы досок, на «колыба», становились двое и, держась за тросы, начинали раскачивать. Раскачивали до того, что край доски задирался выше матки, сидевшие там девчата отчаянно визжали. Считалось особым шиком соскочить с края во время раскачивания и другому запрыгнуть в такой же момент. Это было очень опасно, стремительно несущаяся доска при неловком действии могла серьезно покалечить смельчака, да что там, даже пришибить. При мне такого не случалось, да и делали такой фокус очень редко. Запрыгнувший отчаянно держался за трос, возносился, и лишь при обратном ходе становился на место.

Как-то раз в другом месте собирали качели и никак не хватало цепей, вспомнили, что у дяди Харитона на колодце в ограде такая же цепь. Ночью эту цепь у него потихоньку вытащили, хозяин ругался, но ничего не мог поделать и недели три доставал воду ведром, привязанным к веревке.

Самым интересным архитектурным сооружением в поселке была водонапорная башня. Таких и я, когда по молодости побывал кое-где и все мои знакомые, бывавшие в самых разных местах, не видели. И сейчас стоят две таких башни, одна немного повыше другой, разделяет их метра два-три и вверху они соединены тамбуром-проходом. Башня повыше высотой, пожалуй, метров тридцать пять, сейчас крыши у них в виде тупого конуса, в начале шестидесятых у них сняли верхние этажи, наполовину поуже основного здания, они первыми стали поддаваться губительному воздействию сотрясений, там появились трещины. Было принято самое простое решение и башни утратили первоначальный вид, стали ниже метров на пять-шесть, раньше они смотрелись гораздо интереснее.

На этот момент во всей очень обширной Тюменской области было всего лишь шесть городов, причем один из них на самом деле таким не являлся, а имел этот статус исключительно из-за того только, что был окружным центром, это тогдашний Салехард. В нем не было асфальта, каменных зданий и населения едва пятнадцать тысяч. Получше выглядели Ялуторовск и Ханты-Мансийск, но и там места и постройки, напоминающие город, составляли в ту пору лишь несколько процентов от общей площади.

В 1960-м году статус города присвоили Заводоуковску. Перед этим наверху власти некоторое время размышляли, какому населенному пункту присвоить статус города, Заводоуковску или Вагаю. Если бы Вагай на тот момент сохранил важность своего железнодорожного значения, неизвестно еще, кому было бы отдано предпочтение. Но скорые поезда перестали останавливаться, некоторые пассажирские сократили продолжительность стоянок до минуты, все меньше стало формироваться