Былое - Александр Дмитриевич Зятьков

рыбалка, и нередко мы сидели на берегу недалеко друг от друга, о чем-то разговаривали. Ему было интересно, все знакомые были его земляки, а я все-таки приехал из другого места, тогда я мог рассказать об этом побольше.

Паренек этот, Петя Горбунов, был интересен тем, что он где-то вычитал, а может, и сам придумал, специальный язык, и если разговаривать быстро, рядом стоящий ничего не поймет. Я уже прочитал к той поре замечательную повесть Валентины Осеевой «Васек Трубачев и его товарищи», там был один из героев Коля Одинцов, он подписывал свое письмо «Хве-ко, хве-ля, хве-о, хве-дин, хве-цов». Это очень просто, даже примитивно. А тот язык большое распространение получил в ту пору, несколько лет он был в ходу, легко было его запомнить, и даже спустя десятки лет, седые уже люди, бегавшие тогда вместе, встретившись на вокзале, произносили несколько фраз по-тогдашнему. Стоишь, бывало, в компании и слушаешь, как один пацан говорит другому: — «Шит-вос шит-яс шим-дас тешит-бес в ширду-мос, шит-тыс шидешь-бус шить-знас», что означает — вот я дам тебе в морду, ты будешь знать. Везде на «ши» ударение. Как просто и доступно, пожалуй, такой разговор встречался в прошлом, в среде каких-нибудь фармазонов.

Год 1958

Вот вспоминаю я отца, как он крутился. Был дежурным по станции, работа ответственная и трудная, требовавшая большого напряжения и внимания. Надо было знать, где какой вагон стоит и чем он нагружен, куда и когда его отправить. И ведь не было тогда сигнализации, связи в таком виде, как сейчас, автоматики, макета станции перед глазами. Ну это особая статья. Работал один, а дома мать, жена и трое гавриков. Получал скромно, расходы, платежи, трудности, всего не описать, да и хочу сказать я, в общем-то не об этом. Трудно жили все, а многим было еще тяжелее. Он берег и ценил копейку и где только и что возможно, делал сам, и многие делали так.

Еще учась в школе, я записывал, что он умел. Листок этот скоро потерялся, а сейчас все вспомнить вряд ли возможно. Он умел из пакли свить веревку, неотличимую от фабричной. В двух мешках держал набор сапожных колодок на все ходовые размеры, и детские то-же. Накопив овчин, он выделывал шкуры и шил шубы. Знакомым казахам ладил сани и телеги, делал клепку и собирал кадки. На какой-то Г-образной раме с крученым ремнем точил вполне подходящие веретена и балясины для стульев, плел из ниток сети, а из лозы корзины и мордушки, делал кирпичи и гнул из жести трубы, строгал топорища, грабли и деревянные вилы, плотничал и рубил срубы, вязал двери и окна с юношеских лет. Дружок его, оставшийся в Казахстане, рассказывал, что в молодости они шабашили в какой-то артели, ходили по селам и однажды они ремонтировали клуб в Тавде, тогда это было село в Свердловской области, в тот момент, когда там судили убийц Павлика Морозова.

Знал он кузнечное дело, точил пилы и топоры, ходил на пробу к знакомым скатать валенки, и это у него получилось. А я, например, почти ничего из этого не сделаю. Жизнь все-таки здорово изменилась и сейчас все это не так уж необходимо и просто не нужно. Нужно хорошо знать свое дело, работу и само собой, кое-что уметь, чтобы, например, отрезать стекло, наточить нож или заменить розетку не было проблемой.

Иногда отца приглашали помочь строиться. Бывало порой некогда, но и сейчас в поселке еще стоят несколько домов, построенных отцом. Он мог от подполья до конька выстроить, срубить крестовый дом с окнами, дверями и крыльцом. Хозяину нужно было лишь успеть, где надо, поставить печи.

В то время, когда я проходил практику на Севере, в 1964-м году, он серьезно заболел, работать больше не мог и ему назначили пенсию в сорок с небольшим рублей, так как пенсионный возраст у него еще не подошел. Это очень мало, и я горжусь, что сумел, успел ему помочь. В сентябре этого года меня призвали в армию, находился я в совсем небольшом тогда райцентре Сургуте, в то время из каменных строений он мог гордиться только баней. Получил я тогда двухнедельное выходное пособие, полагавшееся призывникам, отпускные за проработанное время, зарплату, из которой мало на что потратил, так как больше половины лета провел в тайге. Питались там мы, правда, и в поселке тоже, за свой счет. Еще с нас удерживали какой-то процент в пользу училища, причем оно имело право на это только три месяца. Эти же три месяца нам продолжали выплачивать стипендию, 36 рублей, но я по отплытии в Сургут распорядился пересылать ее родителям. В общем, когда я вылетел из Сургута, у меня было 980 рублей. Отец даже замер, когда я разложил перед ним все эти деньги. Он согласился взять у меня только восемьсот рублей, на которые в ту пору можно было купить мотоцикл с коляской. — А на остальные погуляешь с друзьями, — заявил он, но куда там. Через два дня надо было быть в военкомате, я покупал и таскал домой чай, колбасу, консервы и оставил себе на дорогу рублей сорок.

Когда мне до демобилизации осталось четыре-пять месяцев, он умер в 58 лет, дома оставался брат-инвалид, старая бабушка, мать отца, да еще моя мать свалилась от горя и расстройства. Ясное дело, далеко оторваться от них я не мог, и о Севере, карьере геодезиста, пришлось забыть. Я думаю порой, протянул бы отец еще несколько лет, разве так сложилась моя судьба? Я считался бы освоителем Севера в нашей области с самого начала со всем этому сопутствующим и все предпосылки для этого были.

Дружок мой Толя, если где-то что-либо затевалось, всегда ставил меня в известность. Один из жителей поселка строил дом, копал погреб и наткнулся на небольшой склад боеприпасов, оставшийся с гражданской. Там были ящики с патронами, артиллерийские снаряды, еще что-то. Власти были осведомлены, приехали специалисты, но сын того хозяина успел припрятать один такой снаряд.

В стороне от дорог, в леске, расположенном посреди поля, собралось ребятишек человек десять, конкретно помню только одного, того самого Толю. Выкопали яму в метр глубины, а шириной сантиметров 40–50, настлали бересты, опустили на дно этот снаряд. Впрочем, на снаряд он не походил, снаряд это как патрон, только большой, а эта штука больше была похожа на кастрюлю, ржавую и черную. Все помнили случай, происшедший несколько лет назад и движения были очень осторожными. Берестой и сухими прутьями наполнили яму, на краю ее из бересты сложили как бы шалашик и воткнули там в землю несколько спичек.

Потом из спичек же выложили дорожку, делая