Тверской бульвар - Чингиз Абдуллаев

— Между прочим, прокуратура существует для защиты законныхправ наших граждан, — вмешалась я. — И не важно, какие это граждане — черные,розовые, зеленые или в полоску, в прокуратуре их права все равно должнызащищать, даже если цвет их кожи вам совсем не нравится.

— А вас не спрашивают, — огрызнулся Сердюков.

— Именно поэтому я вам и объясняю. Иногда нужно спрашивать.— Я получила огромное удовольствие, публично посадив его на место.

Но Игнатьев снова вмешался, не дав в обиду своего напарника:

— Госпожа Моржикова, все юридические вопросы мы обсудим вмилиции. Или у нас в прокуратуре. А сейчас попросим госпожу Зейналову еще разпоговорить со своим сыном и убедить его завтра рассказать нам все, что онзнает. Иначе я буду вынужден потребовать санкцию прокурора на временноезадержание вашего сына.

Он блефовал. Нельзя задерживать или арестовывать подросткатолько за то, что он молчит. Нет таких законов, еще не придумали. Но матьИкрама об этом не знала. Она быстро кивнула головой. Теперь мы могли несомневаться, что она сделает все от нее зависящее, чтобы убедить сынарассказать правду. В конце концов, Игнатьев прав. Это в интересах самогомальчика. Если охотятся на ребят, то вполне вероятно, что третьей жертвой можетстать именно Икрам Зейналов.

Мы попрощались и, переобувшись, вышли из квартиры. В машинемайор Сердюков уже не сдерживался.

— Этот стервец что-то знает, — убежденно заявил он. — Нельзябыло нам уходить. Нужно было забрать его с собой. И выжать из него всю правду.

— Каким образом? — поинтересовался Игнатьев. Он сидел рядомсо мной на заднем сиденье. — А если бы мальчик замкнулся и вообще не захотел быс нами разговаривать? Не говоря уже о том, что его мать могла не отпустить сынав таком состоянии. На каком основании мы могли бы его задержать? Только потому,что он нам явно недоговаривает? Но наши субъективные ощущения еще недоказательство.

— И Антон что-то знал, — продолжал Сердюков, — и этот тожезнает. Только не хочет говорить. Может, ребят запугали, вот они и молчат? Будемждать, пока уберут третьего?

— Не будем, — отрезал Денис Александрович, — нужно еще разпоговорить с ребятами и учителями, которые знали эту тройку. Если понадобится,опросить всех их одноклассников без исключения. Проверить всех знакомых,уточнить их связи. Кто-то ведь продавал Левчеву наркотики. Кто-то был с нимисвязан. В конце концов, нужно задействовать агентуру. — Он взглянул на меня ичуть смущенно улыбнулся. — Извините. Я не должен был говорить об этом в вашемприсутствии…

— Ничего. Я все давно знаю. Я ведь профессиональный юрист.

— Только один совет. Не нужно устраивать публичных споров сколлегами в присутствии свидетелей. Это непродуктивно. Согласны?

— Да. — Если бы он знал, как я ненавидела майора Сердюкова спервого момента знакомства, то поддержал бы меня. Но формально ДенисАлександрович был прав. И я, конечно, согласилась.

— Как вы думаете, у нас есть шанс найти Костю Левчева живым?— спросила я, уже зная ответ. Но мне так хотелось, чтобы он меня успокоил. Мневообще хотелось бы не слышать об этом страшном деле. Я вспомнила несчастныелица профессора Левчева и его супруги. Вспомнила мать Антона, его старшуюсестру, его деда. Как они переживут эту смерть? Ведь его дед хоть и применялсвои собственные методы воспитания, тем не менее очень любил внука и гордилсяим. И такая трагедия! Я ждала ответа.

— Не думаю, — честно ответил Денис Александрович, — боюсь,здесь все ясно. Я не хочу вас пугать, но судя по всему, мальчик в последнеевремя был уже неуправляем. И прошло столько дней… Ничего утешительного для егородителей мы сообщить не сможем. Я знаю, что нам приказали взять дело подособый контроль. И слышал, что сам Стукалин звонил в городское управление.Только от этого ситуация не изменится. Чудес не бывает. Если найдем его живым,я поверю в чудо. Вы уже все поняли. Там тоже не все чисто. Возможно, что мывсего пока не узнали, но убийство Антона Григорьева подводит нас к оченьнеприятным выводам.

Я тяжело вздохнула. Конечно, он был прав. Но как мне сказатьоб этом Левчевым? Они так надеются, что их мальчика все-таки найдут живым.Медея уверена, что сын просто попал в больницу под чужим именем. Если ониузнают о смерти его товарища, то просто сойдут с ума. Вот такое у меня дурацкоеположение. С одной стороны, я обязана информировать семью Левчевых о том, какидет расследование по факту исчезновения их сына, а с другой, по-моему, имнельзя говорить об убийстве Антона, это сразу сделает надежду найти Костю живымпочти нереальной.

И, словно услышав мои сомнения, раздалась знакомая трельмоего мобильного телефона. Я достала аппарат. Звонила Медея. Господи, только еемне сейчас не хватало!

— Вы слышали, что случилось? — Она даже не кричала, арыдала. — Убили Антона, товарища Кости. Я знала, я чувствовала, что все не такпросто. Это целая банда, они охотятся за нашими детьми. Бедный мой мальчик! Яего никогда не увижу… — Она заплакала, а я растерянно смотрела на сидящегорядом Игнатьева. Тот, очевидно, понял, что происходит, и поэтому молчал. И я незнала, что ответить Медее. Поэтому сидела и слушала. Молчала и слушала, как онаплакала. Вот такая у меня работа.

Я всегда удивляюсь, когда читаю детективы. Преступникаизобличают, гениальный сыщик торжествует, справедливость восстановлена. И никтоне обращает внимания на другие детали, которые так же важны, как ирасследование преступления. А что стало с родственниками жертвы? Как ониперенесли потерю и смерть близкого человека? Удовлетворено ли их чувствосправедливости? В Америке родственникам погибшего разрешают смотреть, какубийцу казнят на электрическом стуле или делают ему смертельную инъекцию. Ну сжертвами все ясно. По всем законам жанра мы на их стороне. А как быть спреступниками?

Итак, сыщик их изобличил. Все ясно. Их арестуют и передадутв руки правосудия. А так как гениальный сыщик нашел все доказательства, решениесуда будет однозначным. Преступника осудят, может, даже дадут ему пожизненноезаключение. В большинстве стран Европы смертная казнь сейчас отменена. Роман наэтом заканчивается. Детективный фильм тоже. Преступник изобличен, законторжествует. А дальше? Кто-нибудь представляет страдания родственников этогопреступника? Его жены, если она у него есть? Ведь ее мужа осудили пожизненно,иногда без права помилования. Как ей быть? Или его детям? Какими они вырастут,зная, что отец будет сидеть в тюрьме, пока не умрет? А его родители, а всеостальные родные и близкие? Вот о такой плате никто и никогда не пишет. Ивообще каждая человеческая жизнь связана с другими жизнями тысячами невидимыхнитей. Потянешь за одну — оборвешь десятки других. Поэтому я сидела и слушала,как кричала Медея. Ей было больно, очень больно. А я адвокат их семьи и обязанавсе это слушать. И никто за меня этого не сделает. Наконец Медея повесилатрубку.