Чувство реальности. Книга 1 - Полина Дашкова

Россия, родина, здесь совершенно ни при чем. Что жеостается? Деньги? Неплохо. Но не достаточно. Может быть, он рискует жизнью ичестью ради того, чтобы “холодная война” не закончилась “горячей войной”,которая продлится не более суток? В мире накопилось слишком много смерти.Достаточно любой случайности. 3 июня 1980 года в результате ошибкиамериканского компьютера, сообщившего о советском ядерном нападении, в США былаобъявлена ядерная тревога. Тогда мир спасло чудо. И никто ничего не понял.Ненависть разъедает не только здравый смысл, но даже инстинкт самосохранения.

Две ядерные сверхдержавы одинаково люто ненавидели другдруга, обе пребывали в равном самоубийственном маразме. Григорьев не понимал,на чьей он стороне. Он лавировал между своими и чужими и не отличал одних отдругих.

Чувство, которое невозможно определить затасканным дотошноты выражением “любовь к родине”, но и никак иначе назвать нельзя, жило внем и шевелилось ночами, как пальцы отрезанной конечности. Ему часто сниласьэвакуация, снилась Москва в июле сорок первого. Он не мог этого помнить, емубыло всего два года, но он ясно видел во сне звериную сутолоку вокзалов,мертвые улицы, разбитые витрины, крупный снег. Прямоугольные снежинки на самомделе были бумагами, которые летели из окон какого-то министерства. Еще снилосьморе, курортный городок, раскаленные камни, дерево на скале. Кривая, завязаннаяузлом, сосенка. Жидкую крону треплет ветер, корни торчат из твердой земли, какварикозные вены.

Америка ему нравилась потому, что в ней можно комфортносуществовать. Теплые чистые сортиры, никаких проблем с продуктами и одеждой,всегда и везде есть горячая вода. Рано или поздно придется сделать выбор, хотяпо сути никакого выбора нет.

Все это молнией пронеслось в голове, пока он стоял, прижимаяк груди мирно урчащего Христофора.

Телефонная трубка сама собой опять оказалась в руке. Оннабрал номер Макмерфи. Слушая долгие унылые гудки, он заставил себяуспокоиться. Никакой паранойи. Никаких галлюцинаций. Холодный здравый расчет.Сообщив Кларе о встрече, он косвенно подстраховался на случай дальнейшейслежки. Ничего необычного нет в его поведении.

В трубке щелкнуло и заговорил автоответчик:

"Привет, Билл. Это Эндрю. Контрольный звонок. Вдруг тызабыл, что сегодня в “Шоколадном Джо” выступают сестры Моул? Вот я тебенапоминаю. Сейчас отправляюсь туда. Надеюсь тебя увидеть”.

Контрастный душ и чашка крепкого кофе окончательно привелиего в чувство. Садясь в такси, он не обнаружил никаких “хвостов”. Но главное,он вдруг понял, что воспользовался экстренной связью не только из-за своейпаранойи. Он должен был сообщить Макмерфи нечто важное, именно сегодня вечером,просто от усталости, из-за “хвоста” не сразу вспомнил об этом.

В клубе с трудом удалось найти свободный столик. СестрыМоул, черные близнецы, лениво распевались на маленькой овальной эстраде. Онитихо свинговали, как бы только для себя, не обращая внимания на публику, непытаясь демонстрировать все мощь своих изумительных голосов. Макмерфи появилсяминут через сорок.

– Что случилось, Эндрю? – спросил он, необычно холоднопоздоровавшись.

– За мной был “хвост”. Меня подозревают. Завтра утром ядолжен явиться к резиденту, и, вероятно, меня отправят в Москву.

– Не кричи, Эндрю, я понимаю, ты устал, нервничаешь, нодержи себя в руках. Ты становишься слишком мнительным. – Макмерфи улыбнулся ипотрепал Григорьева по плечу. – Паранойя в ваших рядах распространяется какгрипп, воздушно-капельным путем. Смотри, Эндрю, не подцепи эту заразу.

– Я разве кричу? – удивился Григорьев. Он не заметил, какперешел на крик. Но не потому что опять занервничал. Просто близнецы наконецраспелись, и голоса их заливали все маленькое пространство клуба, как океанскиеволны.

– В нашей паранойе виноваты вы, Билли, – спокойно сказал он,ответив улыбкой на улыбку и приблизившись к уху собеседника, – заявления вашегопрезидента об “империи зла”, программа “Звездные войны”. Это все больше похожена сцены из кровавого голливудского боевика, чем на политику. Но нельзя,невозможно смешивать реальность с кинематографическими фантазиями. Высотрясаете “першингами” и крылатыми ракетами. Вы постоянно вопите о советскойядерной угрозе и делаете из России пугало, напичканное ядерными боеголовками, амежду тем сами давно стали таким пугалом, и достаточно искры, чтобы всевзлетело на воздух к чертовой матери. В третьей мировой войне победителей небудет.

– Ого, Эндрю, ты рассуждаешь как пацифист, – покачал головойМакмерфи, чуть отстранившись.

– Да, Билл, я параноик, я пацифист, я апельсиновый жмых идырка от бублика. Но я должен тебя предупредить, что испытания нашейтвердотопливной ракеты СС-Икс-24, которых вы так ждете, вряд ли состоится. Вовсяком случае, ночью тридцать первого августа ракету с космодрома в Плесецке незапустят.

– Погоди, это твое предположение? Или есть конкретные факты?– тихо спросил Макмерфи, моментально стряхивая снисходительную улыбку.

– Предполагать я ничего не могу, Билли. Я просто размышляю.Если хочешь, фантазирую. А факт всего один. Время и место испытаний –“топ-сикрет”, причем не наш, а ГРУ. Откуда знаю я? Откуда знаешь ты? И главное,зачем мы это знаем? Зачем к нам в посольство неделю назад пришла сверхсекретнаястратегическая информация, не имеющая к нам прямого отношения? Вероятно, длятого, чтобы она быстрее просочилась в ЦРУ и в Пентагон. Это уже произошло ивызвало небывалое оживление, верно?

– Допустим, – мрачно кивнул Макмерфи, – что дальше?

– Дальше ваши ВВС наверняка используют для наблюденийновейшие модели самолетов-перехватчиков. Чудо вашей воздушной техники закружитнад Тихим океаном, над Камчаткой, над полигоном в Кучах, чтобы проследить заракетой и определить характер боеголовки. Эфир в этом регионе перегружен. Тамяпонцы, корейцы, Китай, спутники, подлодки, радары. Вдруг какой-нибудь вашлетчик собьется с курса и окажется над нашей территорией? Всякое бывает. А небывает, так может случиться. Вот тут-то мы ваш чудо-перехватчик и хлопнем. Намведь интересно разобрать его на винтики и посмотреть, как он устроен. Этоловушка, Билли. А сегодня, между прочим, двадцать девятое августа. Временисовсем не осталось.

Билли молчал минут пять, не меньше. Григорьев смял в кулакепустую пачку и распечатал новую. Запах дыма слегка заглушил вонь советскойтюрьмы, которая опять защекотала ноздри и горло.

– Сестры Моул сегодня в ударе, – заметил Макмерфи,намолчавшись вдоволь, – ты знаешь, что на самом деле они братья?

– Трансвеститы?

– Нет. Транссексуалы.

– Никогда не мог понять точной разницы, – виновато призналсяГригорьев.