Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

новую партию «Сионистский форум», был избран в кнессет и через несколько лет стал министром промышленности и торговли в правительстве Израиля. Гинзбург поселился в Париже, стал обозревателем еженедельника «Русская мысль» и членом редколлегии журнала «Континент».

Приглашение в Лос-Аламос

На август мы с Ритой улетели отдыхать в Грецию. В Афинах оказалось шумно, душно и жарко, и, кроме Акрополиса, полуразрушенного и оголенного от скульптур, и смены караула у здания парламента, из фотографий этой поездки у нас к настоящему времени ничего не сохранилось. В Британском музее в Лондоне, наверное, больше античных греческих скульптур, чем во всей современной Греции. Знакомый греческий геронтолог Д. Лекос (D. Lekos) объяснил нам, что самый богатый музей греческой античной цивилизации находится в Ираклионе, столице Крита, так как на этом острове все раскопки производились лишь после объявления независимости в 1898 году и находки сразу поступали в местные музеи. В столицу Крита мы добрались морем с двумя остановками на других островах. В двадцати километрах от Ираклиона сняли комнату с видом на море у местного рыбака. Каждый день на обед нам предлагали жареную рыбу, которую мы сами выбирали из свежего улова. Рыба, оливки и вино были, судя по экспонатам музея в Ираклионе, главными компонентами диеты жителей античного Крита.

В Лондоне, куда мы вернулись к концу месяца, меня ждала довольно обширная почта. Рой в конфиденциальном письме сообщал о вызове на допрос в КГБ по поводу письма из США от профессора Стивена Коэна, найденного в посылке американской дипломатической почты, которая якобы по дороге выпала из грузовика. Этот грузовик перевозил посылки для посольства США, пришедшие на Ленинградский вокзал из Финляндии. Пакет в фирменной упаковке был отправлен из Нью-Йорка на имя Дэвида Шиплера, московского корреспондента The New York Times. В этом же открывшемся при ударе об асфальт картонном пакете находились и подарки Коэна вдове и сыну Николая Бухарина и письма для них. Сам Шиплер, которому из отделения милиции сообщили о «случайной находке» по телефону, отказался приехать и забрать ее. Объяснение по этому поводу пришло мне и от самого Коэна из Нью-Йорка. Он просил нас не беспокоиться, так как в посылке были лишь кисти и краски для Юрия Ларина, профессионального художника.

Главным сюрпризом среди накопившейся почты оказалось письмо от Харольда Эгнью (Harold Agnew), директора Лос-Аламосской национальной лаборатории. Он приглашал меня приехать в Лос-Аламос из Альбукерке, где у меня планировались две лекции в Университете штата Нью-Мексико. На медицинском факультете этого университета заведовал отделом биохимии мой старый друг, профессор Роберт Лофтфилд (Robert Loftfield), изучавший, как и я, возможные последствия ошибок синтеза белка. Я переписывался с ним с 1962 года, когда он опубликовал свой довольно сложный метод определения возможной точности синтеза белковых молекул. В недавнем прошлом мы дважды встречались на конференциях в Европе. Узнав, что я буду в ноябре в Далласе, он пригласил меня и в Альбукерке, предложив остановиться в своем, как он писал, «очень большом» доме. Действительно большой дом был Бобу необходим: вместе с родителями в нем жили пятеро из десятерых их детей. Сообщение о приезде Жореса Медведева в Альбукерке и лекции о молекулярных аспектах старения появилось в местной газете штата. В связи с этим Эгнью приглашал меня на среду 22 ноября и в Лос-Аламос прочитать общую, открытую для всех сотрудников дневную лекцию об Уральской ядерной катастрофе, а затем принять участие в более детальном обсуждении этого вопроса в узком кругу ведущих специалистов, главным среди которых он назвал Эдварда Теллера. Кто такой Теллер, объяснять не было необходимости. Изобретателя и конструктора водородной бомбы, навязавшего миру новый, самый дорогостоящий виток гонки ядерных вооружений, я конечно же знал, как и историю его научного открытия. Именно Теллер сумел убедить американскую администрацию, что такую бомбу никто в мире не сможет ни изобрести, ни собрать. Все расчеты для такой бомбы производились новым, только что сделанным для данной цели суперкомпьютером, подобных которому нигде еще не было. Атомные бомбы создавались в ответ на германский Урановый проект, но были использованы уже для завершения войны с Японией. Водородные супербомбы планировались тогда лишь для СССР.

Неизвестные ликвидаторы Уральской катастрофы

К лету 1978 года я уже знал от приезжавшего в Лондон Франка Паркера, сотрудника Университета Вандербильта, ожидавшего грант на изучение возможных последствий Уральской катастрофы для здоровья местного населения (см. главу 37), что между Окриджской и Лос-Аламосской лабораториями возникли разногласия относительно объяснения причин массивного радиоактивного загрязнения обширного района Южного Урала. Радиоэкологи в Окридже соглашались с моим утверждением о взрыве хранилища концентрированных жидких отходов от производства плутония, тогда как эксперты из Лос-Аламоса выдвинули и пытались обосновать версию о неудачном испытании в этом районе атомной бомбы. Меня, следовательно, приглашали теперь не просто для объективного обсуждения радиоэкологических проблем, а вызывали на ковер, чтобы опровергнуть версию взрыва в хранилище отходов и доказать мою некомпетентность в атомной физике и радиохимии. Каждая из этих лабораторий получила крупный грант на осуществление перевода на английский публикаций в советских журналах. Однако грант на изучение медицинских аспектов проблемы пока не был одобрен.

«Мы еще не получили решения от федеральных агентств, – писал мне Паркер, – к которым обратились с предложением об осуществлении перевода медицинской литературы по радиационным последствиям облучений в Советском Союзе. Когда грант поступит, я буду с вами в контакте относительно совместной работы».

Но у меня не было необходимости ждать какого-то гранта на изучение советских медицинских журналов. В Британской библиотеке я начал просматривать журнал «Медицинская радиология», единственный в СССР, в котором могли публиковаться материалы о действии радиоактивных изотопов на организм человека. Мое преимущество перед Паркером состояло в том, что я знал несколько контрольных имен и общую структуру медицинского обслуживания секретных атомных предприятий. Жизнь и работа в Обнинске неизбежно обеспечивала меня такой информацией. 4-е Главное управление Министерства здравоохранения СССР, больше известное как «кремлевское», обслуживало партийную и правительственную элиту. 3-е Главное управление, полностью засекреченное и известное немногим, обслуживало атомную и космическую отрасли, и Обнинск входил в его систему. Начальником 3-го управления был в 1958–1975 годах генерал-лейтенант медицинской службы А. И. Бурназян. Главным лечебным центром для пострадавших от радиации людей являлась больница № 6 при закрытом Институте биофизики Минздрава в Москве, директором которого с 1962 года был академик Петр Дмитриевич Горизонтов, патофизиолог. Главным врачом этой больницы была А. К. Гуськова, которая до 1960 года работала главврачом в Челябинске-40, обслуживая и комбинат «Маяк», где осуществляли выделение плутония для бомб.