Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

связано также с присуждением писателю почетной степени доктора литературы. Солженицын согласился на выступление, но с необычным условием: полная секретность и отказ от предварительных сообщений в местной и в национальной прессе. Между тем лекцию, хотя и с неизвестным лектором, ожидали с нетерпением, она была традиционной, 327-й в истории Гарвардского университета. Неизвестность имени лектора лишь разогревала интерес к ней. Речь какой-либо знаменитости на церемониях вручения дипломов выпускникам университетов – одна из важных американских традиций. В Гарвардском университете имя лектора не объявляли предварительно лишь в 1947 году, тогда 5 июня им оказался государственный секретарь Джордж Маршалл (George Marshall), объявивший о начале плана помощи послевоенной Европе, знаменитого плана Маршалла.

О том, что лекцию 1978 года будет читать Солженицын, объявили лишь за два дня до мероприятия, когда он приехал в кампус, чтобы познакомиться с университетом и его профессурой. Это стало сенсацией, задержавшей начало презентации. Послушать лекцию захотели теперь не только выпускники, но и все студенты и преподаватели университета. Собралось рекордное за всю историю университета число слушателей, по сообщениям прессы – около 22 тысяч. Лекцию перенесли в один из двориков на подстриженный в английском стиле обширный газон, оборудовав защищенную навесом трибуну, так как на кампус надвигались тучи (дождь действительно вскоре начался, хотя и не сильный). Здесь же разместились телевизионщики и переводчики. Солженицын, однако, позаботился обо всем, он привез текст лекции, отпечатанный на русском и английском языках. Перед лекцией тексты размножили и раздали журналистам. Телетрансляция шла прямо в эфир. Общая идея лекции была понятной из объявленного накануне названия «Расколотый мир» («A World Split Apart»), что обещало глобальную картину.

В Англии никаких сообщений о лекции Солженицына 8 июня не появилось, разница во времени делала это событие слишком поздним для телезрителей Европы. «Голос Америки» напрямую транслировал выступление писателя, донося тем самым до слушателей его ораторское искусство. На следующий день русский текст лекции передавало и Радио «Свобода». Однако я прочитал этот текст лишь неделю спустя, когда русская служба Би-би-си прислала мне его, готовя дискуссию по ней для своих русских слушателей. Но от участия в радиодебатах я отказался. Комментарии в прессе, особенно американской, были обширными и продолжались очень долго.

По форме и содержанию «Речь в Гарварде», как она теперь известна, была, безусловно, ярким произведением, чем-то сходным с солженицынской нобелевской лекцией. Особенность ее состояла в том, что она в значительно большей степени, чем ранее, была проповедью, выступлением пророка, а не писателя или ученого. Объектом солженицынской критики в лекции оказалась на этот раз вся западная цивилизация, причем начиная с эпох Возрождения и Просвещения. Особой критике подверглась свободная американская пресса. Характер ответных комментариев этой прессы можно было предвидеть. После 8 июня 1978 года Солженицын перестал быть героем сенсаций для западных средств массовой информации. Мне не встречались в последующем и рецензии на новые «Узлы» «Красного Колеса». Приведенные ниже отрывки из «Гарвардской речи» могут объяснить причину разочарования американцев:

«Падение мужества – может быть, самое разительное, что видно в сегодняшнем Западе постороннему взгляду. Западный мир потерял общественное мужество и весь в целом, и даже отдельно по каждой стране, каждому правительству, каждой партии. Этот упадок мужества особенно сказывается в прослойках правящей и интеллектуально-ведущей… трусость и заискивание кладется в основу государственной политики… Напоминать ли, что падение мужества издревле считалось первым признаком конца?»

«Несомненный факт: расслабление человеческих характеров на Западе и укрепление их на Востоке. За шесть десятилетий наш народ, за три десятилетия – народы Восточной Европы прошли душевную школу, намного опережающую западный опыт. Сложно и смертно давящая жизнь выработала характеры более сильные, более глубокие и интересные, чем благополучная регламентированная жизнь Запада. Поэтому для нашего общества обращение в ваше означало бы в чем повышение, а в чем и понижение, – и в очень дорогом… Западный образ существования все менее имеет перспективу стать ведущим образцом…»

«Безо всякой цензуры на Западе осуществляется придирчивый отбор мыслей модных от мыслей немодных – и последние, хотя никем не запрещены, не имеют реального пути ни в периодической прессе, ни через книги, ни с университетских кафедр ‹…› Необходимость дать мгновенную информацию заставляет заполнять пустоты догадками, собирая слухи и предположения, которые потом никогда не опровергаются, но осядут в памяти масс.»

«Сколько поспешных, опрометчивых, незрелых, заблудительных суждений высказывается ежедневно, заморачивает мозги читателей – и так застывает ‹…› много выше утерянное право людей не знать, не забивать свои божественные души – сплетнями, суесловием, праздной чепухой. Люди истинного труда и содержательной жизни совсем не нуждаются в этом избыточном отягощающем потоке информации…»

«…никакое величайшее вооружение не поможет Западу, пока он не преодолеет потерянности своей воли. При такой душевной расслабленности самое это вооружение становится отягощением капитулянту. Для обороны нужна готовность умереть, а ее мало в обществе, воспитанном на культе земного благополучия…»

Тайный отъезд Солженицына из Швейцарии в 1976 году обидел тогда всю эту страну. В последующие годы Солженицын объяснял именно этой обидой множество своих новых проблем, особенно налоговых:

«…семья уехала, поневоле ни с кем не попрощавшись, никак не известясь, и только радовались мы, что обманули КГБ. Мы не задались вопросом: а когда откроется – как это будет выглядеть для Швейцарии?» (Угодило зернышко промеж двух жерновов // Новый мир. 1999. № 2. С. 76–77).

На «Гарвардскую речь» обиделась почти вся Америка. В тех же поздних воспоминаниях «Угодило зернышко…» Солженицын посвящает этому «непониманию» много страниц. Его удивило и возмутило прежде всего то, что в полном виде на английском языке «Гарвардскую речь» не опубликовали в США ни газеты, ни журналы, хотя было объявлено, что на ее текст нет копирайта. На русском языке полный текст опубликовал в июньском номере (№ 131. С. 205–216) эмигрантский «Новый журнал», выходивший в Нью-Йорке. Сам Солженицын нашел этому явлению простое объяснение:

«Оказывается, и демократия ждет себе лести. Пока я звал “жить не по лжи” в СССР – это пожалуйста, а вот “жить не по лжи” в Соединенных Штатах? – да убирайтесь вы вон!» (Там же. С. 103).

Глава 41

Проблемы Конгресса по генетике в Москве

В ноябре 1978 года мне предстояла новая, уже пятая, поездка в США, главной частью которой намечалось участие в ежегодной конференции Американского геронтологического общества в Далласе. Здесь же в Университете штата Техас планировалась защита диссертации моего американского аспиранта Барри Менделя Коэна, посвященной исследованиям и экспедициям Н. И. Вавилова. Я уже писал