Изгой - Юрий Никитин

— Не всегда, — ответил Олег, но голос обрел живыенотки. — Вот у тебя только при ветре... Правда, можно речную... гм...

Старик сказал с нажимом:

— А ты такую, чтоб не был привязан! Скажем, научисьбрать от солнца.

— Хорошо бы, — ответил Олег с еще большейнадеждой, но спохватился: — Но как же ночью?

Старик нахмурился:

— Тогда от звезд... Сдается мне, ты просто глуп. И медтебе дай да поднеси, да еще и ложку побольше. Никто не может объять всего. Ночьдля того, чтобы спать. И день — для работы.

Олег смолчал, пристыженный.

— Да-да, — сказал он после долгогомолчания, — я понимаю...

— Да? — спросил старик язвительно. — Нопринять трудно, верно? Работать никто не любит. Тем более не хочет работатьтот, кто раньше не работал. Когда воин ежедневно упражняется с мечом, у негонарастают мышцы. Он научается бить точнее, не промахивается как дурак. И это унего остается. Я вот уже лет тридцать не беру в руки меча, но посмотри на моимышцы!.. Да ты посмотри, посмотри, не вороти нос!.. Если я еще в детственаучился играть на бандуре, то я и сейчас сыграю любую песню. Хоть днем, хотьночью. Хоть утром, хоть вечером. А маг? Что маг может без своей магии?..

Он поперхнулся, внезапно расхохотался. Лицо побагровело.Олег спросил встревоженно:

— Что-то случилось?

— Просто вспомнил... В том селе, откуда пришли этитрое, одна красавица вдруг превратилась в безобразную старуху. А ведь такоетеперь случается по всему белому свету... ха-ха!

Скиф уже давно ехал сквозь густые заросли сочной мясистойтравы. Цветущие метелки поднимаются до седла, ноги и брюхо коня мокрые, зеленыеот липкого душистого сока. Если не смотреть по сторонам, то забудешь, что едешьпо дну огромного старого оврага. Но справа и слева полого поднимаются заросшиемелким лесом высокие откосы, а здесь в тени никогда не пересыхают родники, атрава всегда сочная, свежая, непримятая...

Эта непримятая зелень тянулась бесконечно, только иногдапереходила в скопище исполинских лопухов, папоротника, в которых тоже можноукрыться вместе с конем. Под копытами то чавкало, то хлюпало, трижды дорогупересекали такие чистые ручьи, что Скиф сам спрыгивал и пил жадно,по-звериному: встав на четвереньки и опустив голову к воде.

Оба с конем чувствовали, что там, наверху, сухой ветер изной, а здесь и трава сочная, мясистая, и стенки все же дают какую-то защиту отзноя. Замученный конь Скифа быстро оживал, пробирался счастливо и в то же времяопасливо, будто попал в другую страну.

Скиф снова и снова останавливался, поил коня и пил сам,обтирал коню пучками травы липкие от мыла бока и круп. Покормил овсом изседельного мешка, малость передохнули. Все время тщетно прислушивался, но вездетихо. Значит, Олег увел погоню далеко, а там оторвался от них и ускакал. Что законь у него, это же дикий зверь, а не конь!

Солнце уж перешло на ту сторону неба. Дно оврага постепенноподнималось, выталкивая их с конем на поверхность. Так же незаметно края оврагаушли далеко-далеко в стороны, разгладились, и снова конь мерно трусил поровной, как стол, зеленой степи. Высокая сочная трава шелестела, из-под копытпрыскали зайцы, вылетали птицы.

Мир чист и светел, но все-таки он чувствовал, как сердцестучит все яростнее, а кулаки сжимаются. Перед мысленным взором проносятсякартины, как его мужественный отец падает, сраженный отравой, корчится вневыносимых муках, а подлая злая женщина злобно хо-хочет и пинает его ногой.

— Отомщу! — прорычал он. — Отомщу!.. Это былмой отец... лучший из людей... который так и не успел взять меня на руки...

Он вздрогнул от страшного грохота прямо над головой. Совсемблизко, на расстоянии выстрела из лука, между небом и землей стоит сераястена... Нет, она несется со скоростью скачущего коня в его сторону! Вместосинего неба тяжелая, как каменный хребет, туча, а стена ливня сейчас накроет ихс конем, как двух неповоротливых жуков...

Он заорал, конь тоже разогнался, успели увидеть, как впередина дорогу прыснули крупные капли, взбивая пыль, и тут же влетели в ливень.Холодные потоки обрушились ощутимой тяжестью, пытались вбить в землю, вогнать,чтобы потом оттуда во множестве проросли эти странные существа с двумя головамии шестью ногами.

Громовой удар потряс землю. Скиф на миг оглох, они неслись вполной тиши, затем прорвались ни на что не похожие звуки, уж точно на дождь непохожие, это был рев шум водопада, грохот, треск. Серая пелена время от времениозарялась тусклыми, а иногда и совсем слепящими вспышками. Дважды его словно быобожгло, но это был не огонь, а нечто странное, старики говорят, что этослучается, когда огненная стрела бьет опасно близко...

Он знал, что стрелы бьют по самому высокому дереву, а еслидерева нет, то по всаднику. Даже пеший должен в грозу лечь в грязь передбуйством богов, признавая их мощь, смиряясь.

— Не смиряюсь! — закричал он. — Не смиряюсь!

Земли не видно под мутными потоками, копыта началискользить, конь замедлил бег, осторожничает, уже не видит, куда ступает, аСкиф, мокрый, как рыба, лязгал зубами и радовался, что не в пышных одеждахдурака, как презренный богач, которому долго потом мерзнуть в насквозьпромокшей одежде.

Яростный ливень почему-то перешел в простой дождь, а тезаканчиваются не так резко и быстро. Дорожная пыль без всякого волшебствапревратилась в грязь. Конь вовсе перешел на шаг, ступал тяжело, за копытамиподнимались огромные лепехи грязи пополам с глиной. Глины всякий разподнималось столько, что хватило бы на два больших кувшина и миску для собаки.

Очень быстро наступил вечер, а за ним и ночь. Конь устал,едва тащится, но немыслимо заночевать среди этой грязи, и Скиф умоляющепохлопывал коня по шее, уговаривал, успокаивал, убеждал, что вот-вот, ужескоро, надо идти...

На затянутом небе ни звездочки, даже посланная людямблагословенная Луна лишь однажды слабо посветила через прохудившийся бок тучи.Конь ступал совсем осторожно, вслепую. Под ногами чавкало, хлюпало. Иногда Скифчувствовал, что конь бредет почти по брюхо в воде, затем снова выбирается насушу, которую сушей можно назвать только в сравнении с полным болотом. Дождьльет не переставая, холод пробрал его до мозга костей.

Ему почудился собачий лай. Тут же ощутил, как насторожилсяконь, даже остановился с поднятым в воздух копытом.

— Давай вывози, — взмолился Скиф. — Я лучшетебя умею разводить огонь, но что-то ж ты умеешь лучше?

Конь послушно двинулся через темноту. Умное животное, ононащупывало дорогу, фыркало, шлепало мокрым хвостом по крупу, словно отгоняломух, наконец, остановилось. Скиф разглядел высокий палисад, концы заостренные.Почему-то показалось, что на одном торчит насаженная человеческая голова, но,когда вдали слабо мелькнула молния, рассмотрел с облегчением, что это всеголишь глиняный горшок вверх донышком.