Изгой - Юрий Никитин

— Я добрый, — ответил Олег. — Кони устали.

— Ах, кони...

Однако Скиф, хоть и устрашенный, сразу же лег, завернулся влегкое одеяло и затих. Олег долго сидел, смотрел в огонь. Скиф не спит,чувствуется, но молчит, не выдает, что его гнетет больше, чем эта башня колдунавблизи.

Пламя постепенно редело, пригибалось, втягивалось в багровыеуголья. Если присмотреться, можно разглядеть скачущих огненных всадников,дивных зверей, красных птиц, рушащиеся кровли домов... Там тоже войны, тожекровь, тоже кто-то сушит мозги, как сделать все правильно...

Иногда он поднимал голову, посматривал на залитую луннымсветом башню. Они расположились так близко, что колдун может рассмотреть ихдаже сейчас, в ночи. Тем более освещенных пламенем. По коже пробежал холодокстраха. На всякий случай снова торопливо напомнил себе, что, если бы колдунмог, уже стер бы их с лица земли, как муравьев. Мир меняется... Мир меняется! Инадо успевать меняться с ним вместе. Хотя бы.

Он на какое-то время все же заснул. Заснул сидя, все-го напару минут, как показалось. Вздрогнул, по спине прошел холодок. Обернулся... наместе Скифа лишь примятая трава. И, судя по хрусту веток, там бесчинствуеттолько один конь.

— Черт, — вырвалось злое. — Что ж тебя замуха укусила среди ночи!..

Конь попятился, глаза дикие, что за дурь ехать ночью, Олегпринес седло, возвращаться уже не придется, торопливо затянул ремни. Конькачнулся под его весом. Олег дернул за повод, пригнулся, ветви медленно поплылинад головой, а потом замелькали чаще и чаще.

Они вырвались на простор. Ноздри поймали слабый запахконской кожи, прекрасно, теперь догонит, Скиф уходит по прямой...

Земля гремела под копытами, очень не скоро он уловил впередитакой же конский топот. Потом ветер донес запах, их различать долго и упорноучил Мрак, а чуть погодя заметил далеко на фоне звездного неба скачущеговсадника.

— Наддай, мой двужильник, — сказал он конюласково. — Как только догонишь, тут же снова отпущу. Хоть всю траву насвете сожри...

Конь всхрапнул, уши его нашорошились, как у волка. Стуккопыт слился в единую мелкую дробь. Скачущий впереди всадник приближалсябыстро, стало видно, как ветер треплет черные волосы, под светом звезд почтиблестящие, будто посыпанные чешуйками слюды.

Скиф оглянулся, лицо все еще было перекошено безумием. Коньпод ним хрипел, с удил срывались клочья желтой пены. Бока блестели, с нихлетели крупные капли.

Олег поравнялся, мощной рукой ухватил за узду. Его умныйконь сразу начал замедлять бег, что-то сказал на своем лошажьем языке, и коньСкифа послушно пошел с ним вровень.

Скиф молчал, Олег подвел коней к кучке деревьев. На этот разручей не отыскался, но сразу наткнулись на сухие ветки. Вскоре вспыхнул жаркийкостер, а за кругом света ночь стала еще темнее и негостеприимнее.

Красные, как зарево пожара, блики играли на суровом лицеСкифа. Он похудел за короткую скачку, черты лица стали строже, на лбу появиласьпервая морщина.

Еще в уголках губ вздулись и застыли горькие складки, с видутвердые, как камешки.

— Ложись, — посоветовал Олег. — Не всегдаутро вечера дряннее. Не всегда.

Утром Скиф поднялся застывший, хмурый, от Олега пряталглаза. Олег затоптал костер, молча оседлали коней. Олег молчал. Скиф вскочил вседло, подождал, пока Олег затянет последние ремни под конским брюхом.

Поехали так же молча, конские морды вровень. Скиф смотрелтолько перед собой. Олег чувствовал, что это временное ночное безумие... такего лучше называть, лучше забыть. И никогда не напоминать Скифу о его слабости,о его... нежелании встречаться с Гелоном.

Они бодро неслись на отдохнувших конях по мокрой от росытраве. Дорога с перевала круто пошла вниз, ущелье расширилось, далеко впереди ивнизу показалась зелёная долина. Олег смотрел вперед, лицо озабоченное, а Скиф,который быстро переходил от дикой ярости к наивному восторгу, зачарованнорассматривал последнюю гору, что проплывала от них в сторонке.

Оба отчётливо видели вырезанные из камня дома. Некоторыевыступают из горы наполовину, вон красивый каменный узор над входом, широкиеокна, а другие едва-едва отделены от соседей вертикальными бороздами, глубокимищелями. Все дома начинаются от самого низа и поднимаются уступами до самойвершины. Гора вся испещрена темными входами, как обрывистый и глинистый берегреки бывает изверчен норами речных ласточек, но здесь все красиво иторжественно, словно гору заселяет одна гигантская семья...

Спускались до обеда, а к полудню горы остались за спиной.Широкая дорога тянулась вдоль стены, осторожные селяне предпочитают объезжатьопасный перевал по широкой дуге, а еще одна дорога вела прямо на восток.

Через полчаса они заметили приземистый дом, дымок надтрубой, высокий забор. Постоялый двор, как и положено постоялому двору, наперекрестке дорог. Ворота распахнуты, у коновязи пятеро коней мерно встряхиваютголовами, вылавливая в складках подвешенных к мордам мешков остатки овса илиячменя. Судя по количеству овса, все пятеро всадников приехали вместе. Кониоседланы, так что гости не задержатся...

В стороне от крыльца двое устроились на огромном бревнеиграть в кости. Скиф услышал брань, стук костей, довольное ржание. Из корчмывышли двое, огромные, с отвисающими брюхами, потные. Там же на крыльце затеялисвару, их спихнул третий, ему-де загородили дорогу. Третий был настоящимчудовищем, поперек себя шире, и двое толстобрюхих безропотно ждали, когда тотпройдет, расставив толстые, как бревна, руки.

У колодца на колоде сидел крупный воин в кожаных латах,обеими ладонями держался за голову, будто удерживал вылезающие мозги. Егоперекосило, когда услышал стук копыт, на Скифа взглянули налитые кровью излостью глаза.

— Эй, ты, — сказал воин. — А ну, слазь сконя!

— Ты не ошибся? — спросил Скиф холодно.

— Ах ты, щенок...

Скиф спрыгнул с коня, молча двинул грубияна рукоятью топорав лоб. Тот перекувыркнулся через колоду раскинутые руки от удара о землювзметнули пыль. Лицо гуляки стало умиротворенное, даже довольное.

Олег слез, набросил повод на крюк коновязи. Широкий дворкипит жизнью: от колодца непрерывно таскают воду, от лачуги кузнеца несетсябодрый перестук молотков, а с другого конца вкусно пахнет свежим хлебом. Уколодца возле колоды лежит огромная толстая свинья, розовая, удивительночистая, с нежной просвечивающей кожей.

Скиф посмотрел на нее, облизнулся:

— Ее здесь, наверное, нарочно положили...

— Думаешь?

— Уверен! Ее издалека видно. Кто хочет мимо проехать,не сможет.

В самой корчме привычный жаркий воздух, запах мужских тел,жареного мяса, гречневой каши и кислого вина, узкие длинные столы сзавсегдатаями, их можно отличить сразу, и случайными проезжающими.