Тверской бульвар - Чингиз Абдуллаев

— В вас, наверное, стреляли преступники. При чем тут ихдети?

— Понимаю, не мальчик уже. Но ты меня не агитируй. Я тожебыл за Интернационал и за дружбу народов. Только дружба у нас не оченьполучается. Не любят они нас, сама знаешь. А почему мы их должны любить?

— Нужно разбираться в каждом отдельном случае, — уверенноответила я. — Есть люди, с которыми можно иметь дело, а есть такие, кто нас нелюбит. И мы не обязаны их любить. Все верно. Но при чем тут дети?

— А дети рано или поздно вырастают, — заметил Григорьев, —ты лучше мед попробуй, не пожалеешь. У нас на даче пасека своя. Так вот, я нехочу, чтобы мой внук дружил с этим азербайджанцем. Ничему хорошему он его ненаучит.

— Ребята сами выбирают себе друзей.

— А потом начинают принимать наркотики, — парировалГригорьев. — Ты же пришла из-за этого бедного парня? Он тоже полукровка, мама унего с Кавказа. И вот чем все это закончилось. И другой их друг тоже с Кавказа.Я когда узнал, что наш тоже решил таким образом побаловаться, взял ремень ихорошо прошелся по его мягкому месту. Парням иногда такая закалка нужна. Чтобызнал, как себя вести.

— Не уверена. У меня тоже парень растет. Однажды у васпросто не хватит сил с ним справиться.

— Он от порки умнее будет.

— И злее.

— Ты со мной не спорь! Парень без отца растет, ему крепкаямужская рука нужна. Лена успела мне шепнуть, что ты тоже одна мальчика растишь.Тяжело тебе?

— Сейчас уже не одна. У меня есть второй муж.

— Значит, повезло. А вот Лене не повезло. У нее двое детей итакое старое дерево, как я, на шее. И она одна крутится. За всех нас. Поэтому якак могу, так ей и помогаю. И не спрашивай меня больше про этих кавказцев. Уменя знаешь сколько людей погибло там, на юге? Не могу я про это спокойновспоминать.

— Я вас понимаю. Но с мальчиком вы не совсем правы. И насчетполукровок тоже. Сейчас в каждом столько разной крови намешано. У меня самойбабушка нерусская.

— Еврейка? — строго уточнил Григорьев. Почему-то считается,что если адвокат, то бабушка обязательно еврейка.

— Нет, англичанка.

— Ну англичанка это еще ничего, — вздохнул Григорьев, —могло быть и хуже.

— У вас странное разделение людей по национальностям, — неудержалась я от сарказма. — Есть нации «ничего», есть «хорошие», а есть«плохие». Вам не кажется, что это немного смешно и очень печально?

— Нет, не кажется. Во всем мире существует такая градация.Ты разве сама ничего не понимаешь? И не считай меня придурковатымнационалистом, который думает только о том, как всех черномазых истребить.Ничего подобного. Посмотри, как к нам сейчас относятся грузины и украинцы. Но яже не говорю, что всех украинцев нужно из Москвы выселить только потому, чтоЮщенко попал под влияние националистов. У меня, между прочим, мать украинка. Ия тоже полукровка.

А насчет «хороших» и «плохих» вот что тебе скажу. Естьнароды, которые к нам всегда хорошо относились. Например, белорусы. А есть,которые всегда с нами враждовали и нас ненавидели. Скажем, их соседи — поляки.Не потому, что одни очень хорошие, а другие очень плохие. Но так историческисложилось. Я ведь историю тоже неплохо знаю. Сколько веков воевали англичане ифранцузы? А потом французы с немцами? Трудно даже подсчитать. Есть удобныесоседи, а есть — неудобные. Вспомнить страшно, сколько лет мы воевали стурками. А сейчас ездим к ним на курорты. Поэтому ты меня не агитируй. Я всеравно при своем мнении останусь.

В этот момент я услышала звук поворачивающегося в замкеключа и стук открывающейся двери. Григорьев мне подмигнул:

— Это Антон. Он со мной не разговаривает уже несколькомесяцев. После того случая, когда я его выпорол. Но ты не беспокойся. Я егосейчас позову.

Армейское воспитание дедушки мне совсем не понравилось. Вкомнату вошел подросток лет пятнадцати с мокрыми, словно прилизанными волосами.Я знала — это гель, который сейчас используют подростки. Мальчик показался мнесимпатичным, с правильными чертами лица, намечающимся волевым подбородком,немного вытянутыми скулами. Такие парни должны нравиться девочкам. Несколькопортили общее впечатление только глаза Антона, которые он постоянно прятал,словно не желал смотреть прямо. Джинсы, джинсовая куртка, теплая майка… Наногах — темные кроссовки. Антон подозрительно уставился на меня. Я обратилавнимание на невысокий рост парня. Наверное, поэтому деду удалось с нимсправиться. Но подумала, что уже скоро Григорьев ничего не сможет сделатьвнуку. У него просто не хватит сил, когда Антон подрастет.

— Входи и садись, — строго велел ему дед. — Адвокат к тебе приехал.С тобой поговорить. Насчет Кости. Все понял?

Антон кивнул и сел на диван. С дедом говорить он явно нежелал. Мне хотелось выставить Григорьева из комнаты, чтобы побеседовать спарнем по душам, но я понимала, что мне это не удастся.

— Здравствуй, Антон, — начала я. — Я приехала к тебе попоручению родителей Константина Левчева. Ты знаешь, что он пропал и его нигдене могут найти?

Антон молчал. Этого я боялась больше всего. После разговоровс майором Сердюковым, после «воспитания ремнем» деда мальчик просто замкнулся всебе и не хотел ни с кем разговаривать. Ну как можно было бить подростка?Неужели этот старик-остолоп ничего не понимает?

— Отвечай, когда тебя спрашивают, — строго потребовал дед.

Антон молчал.

— Извините. — Я поняла, что нужно вмешаться. — Может, мысделаем по-другому? Поговорим с Антоном с глазу на глаз. Как адвокат и самыйважный свидетель. — И заметила в глазах мальчика интерес. Такие слова всегдадействуют на подростков. На этом можно сыграть.

Его дед недовольно нахмурился, но он был достаточноосведомлен о подобных вещах, чтобы возражать.

— Ладно, — согласился старик, поднимаясь, — поговоритевдвоем. Пусть будет такая адвокатская тайна. Я не стану вмешиваться. — И,тяжело ступая, вышел из комнаты.

Антон проводил его мрачным взглядом. Ох, как же неправильнопоступил дедушка! Нельзя бить детей ни при каких обстоятельствах. Нельзя, ивсе. Антон никогда не забудет, как его отстегали ремнем. И никогда не проститэтого деду. Нет, не боли он не забудет — не простит унижения.

— Послушай меня, Антон. — Я встала и пересела на другойстул, чтобы быть поближе к нему и чтобы нас не услышал его дед, который могподслушивать у двери. — Родители Кости сходят с ума, не зная, где сейчас ихсын. Вы были с ним самыми близкими друзьями. Ты можешь мне сказать, куда онисчез?

— Я не знаю, — выдавил Антон. — Меня и в милиции об этомспрашивали. Грозились. Говорили, что я наверняка знаю, где он можетотлеживаться. Они даже спрашивали про одного нашего знакомого, у которого мыдва раза были. Это врач такой, его еще все «санитаром» зовут…