Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

против нового оружия, возвращавшего Европу к холодной войне, намного превосходили по мощности всю кампанию по защите прав человека. (В 1978 году американская администрация была вынуждена отменить программу размещения нейтронных бомб именно в результате протестов.)

Техас. Первая диссертация об экспедициях Николая Вавилова

Вечером 1 ноября я вылетел из Вашингтона в Остин, административный центр Техаса. 2 и 3 ноября в двух кампусах Техасского университета, в Остине и в Далласе, у меня в программе были три лекции на различные темы: о проблемах старения, о радиоактивном загрязнении среды, а также по истории советской науки с общим обзором истории дискуссии по генетике и, прежде всего, участия в ней Н. И. Вавилова и Т. Д. Лысенко. Этот визит в Техас был непосредственно связан с весьма необычным событием – появлением у меня в 1975 году аспиранта в Далласе, Барри Коэна (Barry Mendel Cohen), библиотекаря и историка, который готовил докторскую диссертацию на тему «Экспедиции Николая Ивановича Вавилова в Южную и Северную Америку». В Далласе мне предстояла первая встреча с Барри и знакомство с его работой. Каждому диссертанту в США, как и в других странах, требуется научный руководитель. Но по теме, которую начал разрабатывать Коэн в 1973 году, специалистов в США не нашлось. До этого у нас с Барри была активная переписка и беседы по телефону. Предки Барри приехали в США из России, поэтому он достаточно знал русский язык, чтобы читать, но не говорить. Защита диссертации намечалась на 1978 год.

В США известные ученые часто завещают свои личные архивы родному университету, в котором они учились или работали. Таким образом в библиотеку Техасского университета в Далласе попал архив крупного американского селекционера и генетика, одного из основателей экспериментальной селекционной станции в соседней Мексике. Эта станция, недалеко от Мехико-Сити, уже тогда считалась крупнейшим центром селекции новых сортов кукурузы и пшеницы. Николай Иванович Вавилов приезжал туда дважды, в 1930 и 1932 годах, и в последующем вел переписку с ее учеными. (Мексика, по теории Вавилова о географических центрах происхождения культурных растений, считалась родиной кукурузы, тыквы, нескольких видов фасоли и хлопка, сладкого картофеля и папайи.) Три письма Вавилова, отправленных из Ленинграда, Барри Коэн нашел, когда разбирал старый архив и составлял каталог нового. Переписка ученых всегда является наиболее ценной частью таких архивов и бывает богата находками. Эти три письма, в которых содержались вопросы о диких видах подсолнечника и кукурузы и поручения мексиканскому студенту, который продолжал здесь сбор растений по заданию Вавилова, натолкнули Барри Коэна на идею о сборе и изучении других писем Вавилова ученым США, Канады, Мексики и Центральной и Южной Америки, которые могли храниться в разных библиотеках. К 1976 году он нашел и частично скопировал несколько новых писем Вавилова и смог составить примерную карту его экспедиций и находок. Я сейчас очень жалею, что не попросил Барри скопировать для меня эти письма. Тогда я не сделал это лишь потому, что письма Вавилова были написаны от руки и на очень плохом английском. Легенда о том, что Вавилов свободно владел английским, в которую верил и я, оказалась не совсем верной. Он читал научные тексты свободно, но говорил с трудом. В саратовской гимназии он изучал немецкий. Я предполагаю, что Вавилов посылал свои написанные рукой письма в США не обычной почтой, а через друзей, возможно с помощью американского генетика Германа Меллера, работавшего под руководством Вавилова в 1933–1937 годах в Москве. После 1933 года Вавилову не разрешали выезжать за границу, хотя такие поездки ему как директору ВИРа и вице-президенту Международной генетической ассоциации были необходимы. Личный архив Н. И. Вавилова по всем этим экспедициям (92 папки и 90 записных книжек и блокнотов) был уничтожен НКГБ «как не имеющий ценности» после вынесения ему смертного приговора в июне 1941 года (Центральный архив ФСБ, № З-2311. Т. 8. С. 191–193). Поиски новых видов, разновидностей и сортов Вавилов вел в Канаде, на юге США, в Мексике, на Кубе, в Эквадоре, Панаме, Сальвадоре, Перу, Боливии, Бразилии, Чили, Уругвае, Аргентине, на Тринидаде и в Пуэрто-Рико. Только из Перу Вавилов отправил в Ленинград около двадцати посылок с дикими и культурными видами картофеля. Из других стран Центральной и Южной Америки пополнили уникальную коллекцию культурных растений в СССР новые виды томатов, подсолнечника, табака, кукурузы, хлопчатника, фасоли, тыкв, арахиса и других культур, для которых именно этот континент был родиной. До открытия Америки их в Старом Свете не возделывали.

Около двух дней мы обсуждали с Барри его работу. Из Лондона я привез для него третье издание фундаментальной книги моего учителя и одного из соратников Н. И. Вавилова Петра Михайловича Жуковского «Культурные растения и их сородичи», изданной в Ленинграде в 1971 году. В ней рассказывалось, какое значение имели находки Вавилова в последующие годы для практической селекции.

Из Далласа я улетал в воскресенье 6 ноября в Нашвилл (штат Теннесси) на встречу с главными американскими специалистами по переработке выгоревшего уранового топлива и хранению радиоактивных отходов от выделения плутония. На востоке Теннеси в небольшом городке Ок-Ридж в 1943 году была создана самая крупная лаборатория знаменитого Манхэттенского проекта.

Окриджская национальная лаборатория

В Нашвилле меня встречал Любомир Гнилика (Lubomir S. Hnilica), профессор Университета Вандербильта и мой старый друг по переписке, с которым я встречался раньше в Париже, Копенгагене и Германии на научных конференциях. Гнилика эмигрировал из Чехословакии в 1948 году. К настоящему времени он стал крупнейшим в мире авторитетом по хроматиновым белкам и только недавно разработал новую методику разделения и идентификации гистонов, которую мы осваивали в Лондоне для изучения возрастных изменений их спектра в разных органах. 10 ноября мне предстоял доклад по гистонам и старению и в его лаборатории при кафедре биохимии. Он и помог мне с организацией автобусного путешествия в Ноксвилл, недалеко от которого располагалась территория Окриджского центра.

Первый день, 7 ноября, который я провел в этой знаменитой лаборатории, был связан с геронтологией. В биологическом отделе лаборатории уже несколько лет существовала группа, исследующая молекулярные механизмы старения, руководителем которой был Джералд Хирш (Gerald P. Hirsch), с ней мне и предстояло провести семинар. Хирш привез меня в лабораторию около десяти часов утра. Каких-либо явных признаков строгой, а тем более военнизированной охраны атомного центра не было заметно. Никакого высокого двойного забора из колючей проволоки, окружавшего подобные центры в Обнинске, я не увидел. Проверка автомобилей по пропускам проводилась при въезде на территорию. На проходной, расположенной за