Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

до создания им Комитета прав человека в 1971 году, и записал немалое число свидетельств. Книга была встречена молчанием в эмигрантской среде, хотя вызвала большой интерес. В Нью-Йорке найти Валерия я так и не смог. Патриция Блейк сказала мне, что у Чалидзе возник какой-то конфликт со спонсорами. Не исключено, что перемены были вызваны разводом с женой Верой Чалидзе-Слоним, кузиной Павла Литвинова, второго редактора «Хроники-Пресс». Вера Чалидзе, внучка Максима Литвинова, сталинского наркома иностранных дел, переехала в 1976 году в Лондон и работала теперь на Би-би-си.

Я нашел Валерия и его вторую жену Лизу, тогда еще студентку факультета права, лишь через три года и уже не в Нью-Йорке, а в лесах Вермонта, на берегу озера, где он сам строил им же спроектированный дом, охранял свои 500 акров земли с помощью двух больших собак, управлял собственным издательством в Нью-Йорке «Chalidze Publication» и издавал новый журнал «СССР: Внутренние противоречия». В списке изданных им книг были: Коран в переводе на русский, «Толкование сновидений» З. Фрейда, «Наслаждение и долг» и «Страх и трепет» С. Кьеркегора. Он также опубликовал два тома «Воспоминаний Хрущева», «Встречи с Лениным» Н. Валентинова и небольшую кулинарную книгу «Грузинские блюда». Книги эти, все небольшого формата и в бумажных обложках, стоили недешево, но, безусловно, имели спрос. Когда Валерий вез меня с автобусной станции к себе домой, в машине в углублении справа от руля у него лежал заряженный пистолет. «В Вермонте это разрешено законом», – объяснил он.

Брукхейвен и Принстон

Мой семинар в Брукхейвенской национальной лаборатории был назначен на среду 26 октября. Кампус лаборатории находился в Аптоне, недалеко от Нью-Йорка, и я приехал туда вечером 25 октября на автобусе. Ричард Сетлоу, организатор визита, обеспечил меня планом, по которому можно было найти его дом. От автобусной остановки я доехал туда на такси. С Ричардом я был знаком только по переписке и обмену оттисками. Он был биохимиком и интересовался проблемами старения, но в основном изучал мутагенез и карциногенез, связанные с повреждениями ДНК радиацией. Основными объектами его исследований были рыбы, некоторые виды которых имели исключительно высокую чувствительность к радиации. (В природной среде рыб защищает от мутагенной радиации солнца толща воды.)

Брукхейвенская лаборатория, входившая в то время в состав группы лабораторий Комиссии по атомной энергии, была большим и многопрофильным исследовательским центром. У меня, однако, не было времени на осмотр ее подразделений. Мой доклад «Экологические последствия Уральской ядерной катастрофы в 1957 году» («The Ecological Consequences of the Ural Nuclear Disaster in 1957») был назначен на 16 часов в сравнительно небольшой аудитории отдела биологии. В отличие от университетов, доклады в таких лабораториях проходят в закрытом режиме и сведения о них не попадают в прессу. Сотрудники отдела слушали с интересом, задавали вопросы, но не подвергли материал активному обсуждению. Они просто не были достаточно знакомы с проблемой хранения радиоактивных отходов и с радиоэкологией. План семинаров лаборатории лишь на 24–28 октября включал около пятнадцати докладов, и мое сообщение среди них ничем особенно не выделялось. После этого семинара я сразу же уехал вечерним поездом в Принстонский университет, где мои материалы могли подвергнуться более критическому анализу в Центре по изучению окружающей среды (Center for Environmental Studies).

В Принстоне таксист привез меня в резиденцию для гостей «Palmer House», и весь оставшийся вечер я изучал два обширных документа-отчета – «Wash 1520» и «Wash 1521», которые через Р. Сетлоу были переданы мне из Федерации американских ученых (FAS) ее директором Джереми Стоуном. Я познакомился с Джереми в Вашингтоне в 1974 году, и на этот раз мы снова планировали встретиться в столице после Принстона.

Отчеты, первый из них – о захоронении зараженных грунтов, второй – об испарителе радиоактивных отходов (Radioactive Waste Evaporator), представляли собой обзор связанных с этим проблем в Хэнфорде (штат Вашингтон), где в США с 1943 года занимались выделением плутония для военных целей. Это был американский аналог Челябинска-40. Отчеты помогли мне выдвинуть предположение о возможных причинах Уральской катастрофы. Технология хранения жидких отходов после выделения плутония не была мне ранее известна. Американские и британские физики-атомщики отнеслись с недоверием к моим первым сообщениям главным образом потому, что были уверены, что в Советском Союзе хранение жидких высокоактивных отходов от производства плутония осуществлялось таким же способом, как и в США, что делало невозможным детонацию и взрыв емкостей. В том, что советский атомный проект почти во всем копировал американский, сомнений в то время у американских ученых уже не оставалось. В США, как это подробно документировалось в отчетах, концентрированные жидкие отходы после выделения плутония сливались в очень большие, но открытые контейнеры с двойными стенками из нержавеющей стали. При этом отходы периодически разбавляли водой, чтобы компенсировать выпаривание горячего раствора. Разбавлением также предотвращалось кипение, вызываемое теплом радиоактивного распада. Такие разбавления избавляли от необходимости наружного охлаждения контейнеров циркуляцией воды. Радиолитический гремучий газ, неизбежно образующийся в этих растворах, просто вентилировался благодаря отсутствию крышек. Через два-три года такого хранения коротко– и среднеживущие изотопы распадались и исчезали. Температура растворов поэтому снижалась. Остающиеся в растворе радиоактивные стронций и цезий частично разводились и сбрасывались в полноводную реку Колумбия, впадавшую в океан, а частично захоранивались в глубокие траншеи на специально осушенном участке земли. (Загрязнение грунтовых вод на большой площади стало главной проблемой, обсуждавшейся в отчете «Wash-1520».) Ханфордская резервация занимала обширную территорию, и зона хранения радиоактивных отходов составляла около 200 кв. км на высоком берегу реки. Непосредственно на территории этого атомного центра его сотрудники, как я понял после вчерашнего визита в Брукхейвен, не проживали. Их дома находились в окрестных поселках за много миль от центра, и на работу они, естественно, приезжали на своих автомобилях. Челябинск-40 занимал несколько меньшую площадь между тремя озерами, но все его сотрудники с семьями (в 1957 году около 30 тысяч человек) жили там же на огражденной и строго охраняемой территории в 6–7 км от радиохимического завода «Маяк». Его большая труба, как и трубы реакторов, через которые удалялись радиоактивные инертные газы и радиоактивный йод, были им хорошо видны. Жилые кварталы строились недалеко от промышленной зоны и вместе с нею оказывались за несколькими рядами ограждений из колючей проволоки. В этих условиях нужен был другой, более компактный способ хранения концентрированных отходов, тем более что вытекавшая с огражденной территории река Теча была мелководной и не впадала в океан. На ее берегах, сразу за закрытой зоной, располагались деревни местных жителей, а в долине реки паслись коровы.

Моя гипотеза