Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

отметить провокацию в московском метро, в отношении которой следует протестовать решительно. Мы сравниваем ее с поджогом Рейхстага в 1933-м и с убийством Кирова в 1934-м».

К этому времени ошибочность и преждевременность заявления Сахарова стали очевидными, так как группа армянских националистов – организаторов и исполнителей взрывов в Московском метро и на улицах, повлекших большое число жертв, была раскрыта в конце 1977 года и осуждена. Сахаров в своей книге обсуждал этот теракт совершенно иначе. Я касался этой темы в главе 35.

1 марта 1977 года в Белый дом на встречу с вице-президентом Мондейлом (Walter Mondale) и президентом США был приглашен Владимир Буковский, советский диссидент. За три месяца до этого, в декабре 1976-го (он находился тогда в психиатрической больнице Института судебной психиатрии им. Сербского в Москве), его обменяли при посредничестве США на лидера чилийской компартии Луиса Корвалана (Luis Corvalán), содержавшегося без суда в одиночной камере в тюрьме в Сантьяго. В 1976 году Луис Корвалан, друг и соратник Сальвадора Альенде и Фиделя Кастро, считался самым известным в мире политическим заключенным. Обмен Корвалана на Буковского осуществили в аэропорту Цюриха 18 декабря. Отсюда лидера чилийских коммунистов на правительственном самолете сразу привезли в Москву на торжественное празднование 70-летнего юбилея Л. И. Брежнева, проходившее в Кремле 19 декабря. Это был особый подарок юбиляру от Юрия Андропова, председателя КГБ. Возможность такого подарка обеспечил отчасти и Генри Киссинджер, поддерживавший дружеские отношения с Пиночетом. Уговорить чилийского диктатора пойти на такой обмен могли только американцы, после переворота в Чили в 1973 году Советский Союз разорвал с Чили дипломатические отношения.

В начале апреля я получил письмо от директора программного комитета знаменитого Венецианского биеннале Карло Рипа ди Меано (Carlo Ripa di Meano), он приглашал меня принять участие в этом фестивале. В декабре 1977 года фестиваль планировалось полностью посвятить диссидентам Восточной Европы и СССР. Ожидался приезд туда Мстислава Ростроповича, Андрея Тарковского и многих других знаменитостей. В программе намечался «круглый стол» советских диссидентов с участием писателей-эмигрантов. Согласие на это дали Андрей Синявский, Виктор Некрасов и Иосиф Бродский. Я ответил, что готов принять участие в «круглом столе».

Через две или три недели на институтский адрес мне пришло «Письмо Буковского представителям эмиграции из СССР» (без даты):

«Уважаемый Жорес Александрович Медведев!

Этим письмом я приглашаю Вас принять участие в совещании представителей эмиграции из СССР, на котором намечается обсудить итоги Белградской конференции 35-ти государств, подписавших Хельсинкское соглашение, и те задачи правозащитного движения в СССР и в эмиграции, которые из них вытекают. Согласно предварительным планам, данное совещание будет созвано в Лондоне в августе 1977 года…»

На это письмо я не стал отвечать, так как из него следовало, что ответы надо посылать не самому Буковскому, а Александру Штромасу, эмигрировавшему в Англию в 1973 году советскому юристу, родственнику (по жене) Иосифа Кагана, знаменитого изобретателя нейлоновых плащей, бежавшего в Англию из Литвы в 1946 году. Иосифу Кагану, другу недавно ушедшего в отставку премьер-министра Гарольда Вильсона, был по «прощальному списку» премьера (Lavender List) присвоен титул барона, дающий пожизненное право заседать в палате лордов. Однако в данный момент (май 1977-го) барон Каган, фабрикант и миллионер, скрывался в Израиле от ареста британской полицией по ряду серьезных финансовых обвинений. (В 1980-м он был арестован Интерполом во Франции и впоследствии осужден на короткий тюремный срок, но с крупным штрафом.) В письме Буковского, странном во многих отношениях, меня больше всего удивила следующая фраза: «Если Вы не сможете принять участие в совещании, то по какой причине (принципиально не желаете; нет времени; заняты в это время другими делами; нет денег на поездку и т. п.)?»

К такому допросу я не был готов. Я сейчас даже не знаю, состоялось это совещание или нет.

Нью-Йорк в 1977-м

В Нью-Йорке первый день я просто ходил и ездил по городу, стараясь отметить какие-либо перемены. Их было немного. Большой магазин на Пятой авеню, вывесивший перед моим отъездом год назад объявление о срочной распродаже в связи с закрытием, так эту срочную распродажу и продолжал, рассчитывая, видимо, на туристов. Брайтон Бич, район Бруклина, где в основном селились эмигранты из СССР, процветал. Русский язык стал здесь доминирующим, торговля и всякого рода коммерция процветали, в некоторых магазинах продавали ностальгические товары из СССР, как промышленные, вроде хозяйственного мыла, так и продовольственные, главным образом овощные и рыбные консервы. Я хорошо пообедал в ресторане «Одесса», заказав борщ и гречневую кашу с грибами. Мне рассказали, что здесь живут уже около 40 тысяч выходцев из России.

На следующий день я посетил издательство «W. W. Norton & Co», с которым в прошлом году был подписан договор на книгу «Soviet Science», и передал редактору рукопись и иллюстрации. Днем были намечены встреча и ланч с Патрицией Блейк, ответственной за советские темы в журнале Time. Она продолжала работать над биографией Солженицына, но с угасающим энтузиазмом. Литературное качество прозы писателя, по ее оценке, не возрастало, а снижалось, особенно в недавнем «Узле» «Красного Колеса» – «Октябрь Шестнадцатого». У меня не было по этому поводу собственного мнения, так как этот двухтомный труд был первым из произведений Солженицына, которое я не прочитал. В то время Солженицын перерабатывал и «Август Четырнадцатого», также доводя его до двухтомного объема и осуществляя одновременно «языковое расширение» русской прозы создаваемыми им или существовавшими, но давно забытыми словами из местных диалектов. По его изменившейся исторической концепции источник революции следовало искать не в поражениях России в войне, а в убийстве Петра Столыпина в 1911 году.

Я хотел встретиться с Валерием Чалидзе, моим московским другом, который с 1973 года возглавлял нью-йоркское отделение «Хроники-Пресс» и редакцию «Хроники прав человека» – журнала, освещавшего политические репрессии в СССР (см. главу 24). Его адреса и номера телефона я не знал, и никто из моих знакомых не мог их сообщить. На мои письма из Лондона Валерий не ответил. Я не исключал, что проблемы у Чалидзе могли возникнуть в связи с неожиданной публикацией в 1977 году «Хроникой-Пресс» довольно большого его труда «Уголовная Россия» (395 стр.), обстоятельной монографии по истории уголовной преступности в России и в СССР. Вполне возможно, что эта книга, дававшая обзор особенностей русских уголовных традиций, воровских артелей, грабителей, убийц, насильников, их жаргона и кодекса неписаных законов и иерархий, остается и до сих пор единственной в своем роде. Было очевидно, что Чалидзе работал над монографией много лет, начав ее, возможно, задолго