Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

те или иные личности. Фотоальбомы таких фальсификаций периодически публикуются фотографами-историками, среди которых наиболее известен Дэвид Кинг (David King). История Советского государства оказалась еще более явно разделенной на советскую и западную версии, чем это было до 1965 года с генетикой. При этом книги по истории Октябрьской революции и Гражданской войны, которые во множестве публиковались в СССР и до 1929 года, были запрещены после высылки из СССР Троцкого и арестов троцкистов. Однако и новые книги на эту тему, изданные до 1937 года, снова запрещались и изымались из библиотек после арестов и расстрелов Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина, Тухачевского, Якира, Блюхера и многих других героев революции и Гражданской войны. Труды о революции, выходившие в СССР до 1956 года, постигла та же участь после разоблачения культа Сталина. Книга Роя оказалась первой работой советского автора, свободной от всех подобных ограничений.

Написание этой книги, сначала в виде очерков, было отчасти связано с тем, что ее автор, закончивший в 1951 году историко-философский факультет ЛГУ и преподававший десять лет историю в школе, узнавал много нового об Октябрьской революции и Гражданской войне из книг (в том числе воспоминаний участников тех событий), вышедших на русском языке в США, Франции и Германии, которые я ему посылал в течение нескольких лет. Поскольку объем новой книги Роя был небольшим, около 250 страниц, мне удалось быстро заключить контракты с американским, немецким и французским издателями. Уже в следующем году во Франции под названием «La Révolution d’October», а вскоре в Германии («October 1917») и затем в США и Великобритании («The October Revolution») она увидела свет. Верстку английского перевода для издательства Колумбийского университета я вычитывал сам в Лондоне. К тому времени я получил от Роя и нашел в лондонских коллекциях много интересных фотографий 1917 года, которые были включены в книгу. Предисловие написал Гаррисон Солсбери. На другие языки книга впоследствии переводилась уже с английского издания.

Приглашение в Ок-Ридж и в другие атомные центры

Найденные мною в советских научных журналах сведения об экологических исследованиях, проведенных в зоне сильного загрязнения радиоизотопами, можно было по видовому составу животных и растений достаточно легко отнести к районам Южного Урала. В разных исследованиях этой серии были уже упомянуты с их латинскими названиями около 200 видов растений и животных, и некоторые эти виды встречались в определенных комбинациях только там. Загрязнение радиоизотопами большой территории Урала между Свердловском и Челябинском подтверждалось и свидетельством профессора Льва Тумермана, опубликованным в декабре 1976 в Израиле и перепечатанного в британских газетах. Наибольшее число публикаций по радиоэкологии из данной серии принадлежало А. И. Ильенко с сотрудниками, которые начали исследования в этой зоне лишь в 1969 году. В одной из статей, опубликованных в «Зоологическом журнале» в 1972 году, остались, по-видимому по недосмотру проверочных комиссий или цензуры, слова о том, что «животные для данных исследований вылавливались в заповеднике в Челябинской области, где они находились в радиоактивной среде в течение 14 лет», то есть с 1957 года. То, что главный советский центр по производству плутония для атомных зарядов находится в закрытом городе под названием Челябинск-40, уже давно не было секретом. Именно над этим районом пролетал 1 мая 1960 года американский разведывательный самолет U-2, пилотируемый Гэри Пауэрсом (Gary Powers). Это был не первый полет с целью фотографирования секретных объектов. В 1970-х годах такая фотосъемка без особых проблем осуществлялась уже со спутников.

Однако во всех других публикациях этой серии упоминаний о географической локализации наблюдений, вопреки традициям экологических работ, не было. В Советском Союзе публикация любой статьи, в которой упоминаются радиоактивные изотопы, разрешалась в то время лишь при представлении авторами в редакцию особого акта экспертной комиссии, свидетельствовавшего о том, что в статье «нет данных секретного характера».

Собранные материалы позволили мне опубликовать в New Scientist еще одну статью под названием «Facts behind the Soviet Nuclear Disaster» (30.06.1977. Vol. 74. P. 761–764).

В этой статье я привел карту возможной локализации радиоактивных загрязнений: к востоку от города Кыштым через всю Челябинскую и часть Курганской областей на площади около 10 000 кв. км.

В некоторых местах, очевидно близко к эпицентру взрыва, загрязнение оказалось очень высоким, что позволило генетикам группы академика Н. П. Дубинина изучить возможный отбор более радиорезистентных генетических популяций среди одноклеточных почвенных водорослей.

Моя новая статья не могла вызвать каких-либо опровержений, подобных тем, что появились в ноябре прошлого года после первой статьи в этом же журнале. В широкой прессе никаких комментариев на этот раз не было. Но эта проблема, безусловно, обсуждалась уже в более профессиональных кругах. Приводимые в новой статье факты можно было легко проверить.

В конце июля мне в институт позвонил Стэнли Ауэрбах (Stanley I. Auerbach), представившийся директором отдела радиоэкологии знаменитой Окриджской национальной лаборатории в Теннеси, одной из главных в американском атомном проекте. Эту лабораторию я знал и с другой стороны – там уже давно работала группа по изучению молекулярных аспектов старения. Ауэрбах поинтересовался возможностью моего приезда в США и проведения семинара в его отделе по материалам о Кыштымской аварии.

Термин «катастрофа» он пока не решался произносить и считал, насколько я мог понять из разговора, что загрязнение радиоизотопами какого-то района – несомненный факт, но общая площадь его загрязнения в моей публикации сильно преувеличена. Я ответил, что планирую приехать в США на конференцию Геронтологического общества в конце ноября и буду рад включить Ок-Ридж в свою программу перед конференцией в Сан-Франциско. Примерную дату визита наметили на 7–11 ноября. Вскоре из Ок-Риджа пришло письмо, в котором говорилось, что особенности их лаборатории требуют оформления временного пропуска и для его подготовки мне следует прислать ряд анкетных данных. Перечень необходимых сведений оказался на удивление кратким. К ним надо было приложить и недавнее мое фото. В письме от 1 сентября Ауэрбах сообщил, что мой доклад о «ядерной катастрофе» (он поставил это название в кавычки) назначен на 9 ноября и весь остаток этого дня будет посвящен обсуждению различных проблем с сотрудниками его отдела. На 8 ноября была намечена встреча с работниками отдела биологии и обсуждение проблем старения.

В США несколько национальных лабораторий, фактически крупных институтов в разных штатах, с 1943–1944 годов участвовали в атомных проектах. Кроме того, более мелкие лаборатории и центры этого же профиля существовали и при университетах, государственных и частных. Между ними происходил, очевидно, постоянный обмен информацией. С. Ауэрбах, по-видимому, сообщил своим коллегам о моем согласии подготовить доклад и дискуссию по Кыштымской аварии, так как вскоре я