Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

третий оставил себе. В продаже был уже 19-й тираж, хотя книга вышла лишь около года назад. Это означало миллионы экземпляров. В аннотации на обложке говорилось, что автор, американский психолог Раймонд Моуди (Raymond A. Moody), «описал реальные воспоминания тех людей, которые были уже объявлены клинически мертвыми, описания эти столь сходные, столь яркие и столь неопровержимо позитивные, что они могут изменить взгляды всего человечества на жизнь, смерть и бессмертие души».

Николай Владимирович не верил в конкретного бога и в существование души, независимой от мозга. Но он верил в какой-то высший разум, высшие силы и часто спорил на эту тему. «К сожалению, проверить экспериментально, сохраняется ли твоя душа, никакой другой возможности, кроме смерти, не существует» – эта его фраза запомнилась многим. Книга Моуди могла повлиять на эту интересующую всех тему.

Доктор Моуди сразу же стал знаменитостью, и у него появилось много последователей. Его записи были документальными. (На русский эта книга была переведена в 1980 году.)

В письме о поездке в Обнинск Рита сообщала:

«В электричке встретила А. Н. Летову. Она теперь работает в новом ин-те, недавно организованном на базе Гулякинской группы. Гулякин умер, и возглавляет все это как будто Катя Юдинцева. Вот никогда не поверила бы! Но все еще пока в стадии становления…» (Летова была сотрудницей нашего отдела в ИМР в Обнинске.)

Это была для меня важная новость. Под Гулякинской группой подразумевался коллектив засекреченной лаборатории биофизики Тимирязевской сельскохозяйственной академии, созданной профессором В. М. Клечковским, моим шефом и другом, умершим в 1972 году. Эта лаборатория уже почти двадцать лет изучала экологические и сельскохозяйственные последствия Уральской ядерной катастрофы. Профессор И. В. Гулякин, которого я хорошо знал, преподавал на кафедре агрохимии ТСХА и руководил некоторыми исследованиями в лаборатории биофизики. Катя Юдинцева училась в ТСХА в одной группе с Ритой. Я ее тоже хорошо помнил. Переезд этой лаборатории в Обнинск и ее преобразование в институт означали, что проблема загрязненного радиоактивностью уральского региона получила государственный приоритет. (Институту сельскохозяйственной радиобиологии и радиоэкологии было впоследствии присвоено имя В. М. Клечковского.) Таким образом, письмо Риты добавляло новый институт в список учреждений, за публикациями которых мне надо было следить в поисках материалов по изучению зоны Уральского радиоактивного загрязнения.

В письме от 11 мая Рита рассказала о Дне Победы:

«В Москве мы с Сашей просто ходили по городу, а вечером были в театре Моссовета. Смотрели “Василия Теркина”. Очень хорошо и очень кстати. Спектакль кончился рано, и мы посмотрели еще салют на пл. Маяковского… О делах Роя ты, наверное, знаешь. Решила я забрать у них Нордика и отвезти его в Калинин…»

В Калинине жил брат Риты Валентин, инженер-химик, имевший четверых детей, все школьники, и работавший начальником цеха на химкомбинате с каким-то вредным для здоровья производством. Он недавно получил для своей семьи трехкомнатную квартиру, но в поселке химкомбината, за городом. В городе, также в трехкомнатной квартире, жила младшая сестра Риты Рая с сыном и дочерью. Она давно была в разводе с мужем. У нее жил и Саша, деля комнату с Андреем, двоюродным братом. К ним и планировала Рита определить нашего любимого эрдельтерьера Норда. У Роя Норд мало гулял и выглядел нездоровым и заросшим. Сашу Норд тоже признавал как хозяина.

В Москве Рита навещала Дудинцевых, Лакшиных, Турчиных (Валентин и Таня нерадостно готовились к эмиграции, срывая старшего сына с учебы на первом курсе МГУ) и Акопянов, наших с Роем школьных друзей по Тбилиси, живших с 1951 года в Москве. У всех были сложные проблемы. Владимир Павлович Эфроимсон, генетик и мой друг и соратник по борьбе с Т. Д. Лысенко, находился в депрессии после смерти жены Марии Григорьевны и не хотел ни с кем встречаться.

Письма от Риты и Роя приходили часто, но хороших новостей не приносили. Многие наши планы помощи Саше, Рою, друзьям и родственникам, основанные на реалиях, существовавших до конца 1975 года, оказались невыполнимыми из-за множества новых ограничений. Даже юридическая служба СССР, занимавшаяся проблемами иностранцев, Инюрколлегия, отказывалась обслуживать бывших советских граждан и лиц без гражданства, хотя официально адвокаты Инюрколлегии работали на коммерческой основе.

Перед вылетом в Лондон таможенницы снова подвергли Риту тщательному досмотру в особой комнате. Рассматривали каждую вещь, открывали каждый футляр, проверяли волосы. Одна из таможенниц подняла с пола упавшую бумажку и очень обрадовалась. В ее руке оказалась квитанция Ювелирторга на покупку какого-то золотого изделия. Это была явная инсценировка. «Почему вы не вписали золотую вещь в декларацию, как требуется по закону?» – «У меня нет золотых вещей», – ответила Рита. «Мы должны проверить ваш багаж», – заявила таможенница. «Проверяйте, если хотите, но багаж уже проверяли перед регистрацией». К тому времени багаж, наверное, уже погрузили в самолет, но не исключено, что его и после регистрации проверили еще раз.

Таможенница вышла, очевидно, чтобы позвонить в разные инстанции. Разгрузка британского рейса могла создать много проблем и требовала, наверное, не только распоряжения свыше, но и согласования с британской авиакомпанией. Объяснять британцам столь незначительную причину было, видимо, неловко. Экипаж самолета, уже задержанного на 15–20 минут, знал, что один из пассажиров находится на таможне. Прошло еще 30 минут, но директивы сверху не поступило. Там наверняка и готовили весь сценарий, полагая, что это будет рейс «Аэрофлота». Но британские летчики не собирались улетать без пассажира. Не исключено, что и у них к этому времени имелась своя инструкция. В конце концов советская таможня сдалась и пропустила задержанную пассажирку.

Через полтора часа полета пилот объявил по-английски и по-русски: «Наш самолет пересек государственную границу Советского Союза». Пассажиры ответили дружными аплодисментами.

Глава 36

Мой новый статус

В главе 28, рассказывающей о событиях конца 1974 года и начала 1975-го, я уже упоминал о приглашении на беседу с британскими контрразведчиками, которые задавали мне вопросы на разные темы, и мои ответы неизбежно накапливались в моем досье. В апреле 1977 года мистер Бакстон, с которым я в тот раз беседовал, позвонил в институт и пригласил меня для обсуждения проблем, представляющих «взаимный интерес». Встреча опять происходила в здании министерства обороны и в той же комнате № 055, явно оборудованной звукозаписывающими устройствами. Как и в прошлый раз, на встрече присутствовал и второй собеседник, который не представился по имени или должности. Поскольку меня просили о конфиденциальности, то я не записал тогда ни точной даты, ни характера заданных вопросов. Память многих подробностей