Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

не мог получить визу на эмиграцию или просто на поездку в западную страну, не пройдя период охлаждения, срок которого не был определенным.

В возникших среди диссидентов дебатах, связанных с поправкой Джексона и разрядкой, которые я обсуждал в предыдущих главах, Турчин выступал с поддержкой позиции Сахарова. У него, конечно, были для этого и личные мотивы. Трудно представить, что он действительно верил в способность сенатора Джексона изменить внутреннюю политику СССР.

Совершенно неожиданно в ноябре 1974 года я получил от Валентина длинное, на восьми страницах, письмо, отпечатанное на машинке и явно подготовленное для распространения. Вместо обычного «Дорогой Жорес» оно начиналось сухим «Жорес Александрович!»:

«Я слушал краткий отчет о Вашем выступлении в сенате, передававшийся по “Голосу Америки”. Впечатление остается тяжелое, не только у меня… Если разделение среди диссидентов существует, то это лишь разделение шеренги по росту на две части. Это разделение видит человек, стоящий где-то посередине шеренги. Этот человек – Рой. Когда Рой смотрит направо, он видит людей более высокого роста, и в первую очередь – Сахарова и Солженицына; когда он смотрит налево, он видит тех, кто пониже его, а дальше в хвосте идут и совсем согнутые и скрюченные… Вот и все разделение. В этой ситуации мы должны восхищаться теми, кто выше ростом, и поддерживать их, ибо они прикрывают и нас, они задают масштаб для оценки нашего поведения… А вы с Роем ругаете их… Если у Сахарова или Солженицына есть “экстремизм”, то есть крайность, то это крайность величины. Благодаря тому, что Сахаров защищен своим международным авторитетом, он проявляет, скажем, тысячу единиц свободомыслия. Поэтому со стороны других начальству приходится терпеть хотя бы десять-двадцать единиц, а безвестным Ивановым не позволяют и одной десятой единицы…»

Далее на четырех страницах шли какие-то сложные политико-кибернетические рассуждения с попыткой доказать, что марксизм – это Зло, ведущее к разрушению общечеловеческих ценностей, и что никакой классовой борьбы не существует:

«…западные политики более дальновидны, они мыслят в масштабе поколений и, следовательно, в масштабе общечеловеческом, учитывая интересы всех людей и опираясь на этические и философские понятия… Джексон – наш союзник, он заботится не только о советских гражданах, желающих эмигрировать, но и об американцах, в том числе – еще не родившихся».

В конце этого длинного письма Турчин добавлял, уже как нормальный человек, а не политический кибернетик:

«Дорогой Жорес! Я надеюсь, что наши дружеские отношения не пострадают от взаимной критики…»

Копию этого письма Турчин передал Рою. В самиздат оно не пошло – возможно, из-за кибернетической запутанности. Ни Рой, ни я на это письмо не ответили. Рассуждать на столь абстрактном теоретическом уровне мы не были способны.

Между тем издание книги Турчина «Феномен науки» в Нью-Йорке задерживалось, как мне объясняли, из-за трудностей перевода. Книга, которая относилась в СССР к научно-популярной литературе, была все же написана хотя и легким, но кибернетическим языком, с включением в некоторые главы сложных графиков, логарифмов и формул высшей математики, которые и я не мог понять. (Турчин советовал их просто пропускать. Это мог сделать читатель, но не переводчик.) Издательство вскоре привлекло к редактированию профессионального кибернетика. Законченный в конце 1975 года перевод прислали мне для передачи автору на проверку. (Турчин свободно владел английским.) Я сумел отправить эту рукопись в Москву с бывшим корреспондентом The New York Times Хедриком Смитом, который летел через Лондон в Москву для каких-то доработок к новому изданию своей ставшей бестселлером № 1 книги «The Russians». Смит знал Турчина лично и писал о нем в своей книге. На обратном пути из Москвы, опять через Лондон, Смит привез мне микрофильм новой книги Турчина «Инерция страха» – примерно на триста страниц. Я быстро сделал в фотосалоне репродукцию и отправил две копии в то же издательство Колумбийского университета.

Семья Турчина оказалась в тяжелейших условиях. Валентина не брали даже учителем физики в школу. Он устроился на какую-то стройку, но быстро простудился и слег в больницу. Небольшие заработки давали частные переводы, репетиторство (подготовка абитуриентов к экзаменам по математике и физике) и внештатное редактирование. Турчин написал письмо Брежневу с просьбой разрешить эмиграцию. В каких-то инстанциях Валентину объяснили, что его отпустят, но не в США, а только в Израиль. Объявить себя евреем он, по матери грек, на четверть турок и на четверть русский, не мог. Фамилия Турчин шла каким-то сложным путем от русского солдата, вернувшегося более ста лет назад из турецкого плена. Отец Валентина, Федор Васильевич Турчин, умерший в 1965 году, был профессором агрохимии, учеником академика Д. Н. Прянишникова. Он работал в Институте удобрений ВАСХНИЛ. Заявление об эмиграции в Израиль стало бы для Валентина моральным поражением. Пришлось бы искать фиктивных родственников в Израиле, чтобы получить от них приглашение. Такой «сервис» был уже налажен, но прибегать к нему Турчину не хотелось.

Забегая вперед, скажу, что осенью 1977 года Валентину пришлось сдаться и он подал заявление на эмиграцию в Израиль. Другого выхода у него не было. В феврале 1977-го ему предъявили письменное уведомление о возможности привлечения к уголовной ответственности «за клеветнические заявления в иностранной прессе». Он отнесся к этому серьезно и поэтому стал готовить эмиграцию в Израиль. В октябре 1977-го Валентин с женой Таней и двумя сыновьями-школьниками вылетели в Вену, а оттуда в Лондон, и мы их принимали у себя дома и знакомили с друзьями. К тому времени его книга «The Phenomenon of Science» вышла в США, и рецензии были очень хорошие.

В США издательство «Khronica Press» опубликовало на русском новую книгу Турчина «Инерция страха». Рукопись попала туда от самого автора без моего участия. Он был уверен, что книга будет иметь в США большой успех. В ней, как он считал, опровергались марксизм, теория классовой борьбы и теория прибавочной стоимости. Из Америки, куда Турчины прилетели в январе 1978 года, писем ни от Валентина, ни от Тани не было больше года. Не получали писем от Турчина и его московские друзья Рой и Владимир Лакшин. По опыту других я знал, что его молчание означало трудности и разочарования. Для Турчина дело осложнялось и тем, что компьютерные науки в США опережали уровень советских на два поколения компьютеров. Быстро преодолеть этот разрыв было, очевидно, нелегко. Возникали, по-видимому, трудности с работой, с жильем, с продолжением учебы сыновей. Старшему сыну Пете нужно было продолжать учебу в университете. Арендная плата за квартиру в Нью-Йорке в хороших районах очень высока. Качественным в США считалось только частное, то есть платное, среднее образование. Желтые