Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

было полным беззаконием. В Ленинграде борьба с диссидентами всегда была более жесткой, чем в Москве. Мне нет необходимости объяснять здесь детали, так как Ефим Эткинд осветил период своей работы и борьбы в прекрасной автобиографической книге «Записки незаговорщика», изданной в Лондоне (Overseas Publication, 1977). (Эта книга в настоящее время доступна в Интернете.) Благодаря знанию французского языка Эткинд, которому было уже 57 лет, смог получить должность профессора в одном из парижских университетов. Его семья снимала скромную квартиру в пригороде Парижа.

Наш приезд к Эткиндам был также и первым знакомством с ними. Мне предстояло передать Ефиму Григорьевичу досье Лидии Корнеевны Чуковской. После ее «Письма Жоресу Медведеву» с рядом оскорбительных заявлений, ставшего «открытым» (cм. главу 28), я попросил ее найти другого доверенного литературного агента, которому я мог бы передать два ее банковских счета, один в Париже, другой в Лондоне. Она сначала ответила, что не хочет никого «обременять своими проблемами», но в апреле 1975 года, получив через Роя очередную посылку с лекарствами, сообщила, что ее представителем на Западе согласился стать Ефим Эткинд. После передачи Эткинду полномочий представителя Чуковской никаких новых контактов с нею у меня уже не было. С Ефимом Эткиндом, напротив, возникли дружеские отношения и переписка. В тот первый раз он с горечью рассказал нам о своей попытке встретиться в Цюрихе с Солженицыным, с которым был в дружбе с 1963 года и для которого в Ленинграде собрал обширную документацию к эпопее «Красное Колесо», многие сцены которой происходили в Петрограде. Солженицын назначил Эткинду встречу, но предварительно строго ограничил ее во времени и даже, посмотрев на часы, упрекнул своего друга за опоздание на несколько минут.

С Жаном Катала и его женой Люсей (Lucie Cathala) я встречался в Париже и раньше, но для Риты это было первое знакомство. Они жили в респектабельном квартале, в большой квартире, с консьержкой в подъезде, и всегда были рады гостям. Жану недавно исполнилось 70 лет, и он передвигался с большим трудом. Люся была моложе мужа, наверное, лет на двадцать. Детей у них не было. Жан курил трубку и увлекался коллекционированием трубок. Его жизнь была очень трудной, с множеством неожиданных поворотов.

В 1929 году 24-летний Жан Катала начал дипломатическую карьеру. Его назначили атташе по культуре в посольство Франции в Таллине. В 1940 году, когда Эстонию вместе с остальной Прибалтикой присоединили к СССР, Франция была уже разгромлена, а с Германией у СССР был подписан Пакт о ненападении. Сотрудников французского посольства арестовали и интернировали в Горький. В 1942 году, после признания Сталиным правительства Де Голля, всех французов освободили. Жан Катала стал пресс-атташе при миссии Де Голля в Москве. В 1944-м он вступил во Французскую компартию, лидеры которой находились тогда в Москве. После окончания войны Жан остался в Москве и стал представителем нескольких французских издательств. Он обеспечивал переводы ряда французских авторов на русский и русских – на французский. Люся, с которой он познакомился в то время, работала редактором в издательстве «Иностранная литература». Когда я первый раз встретился с ними в Москве в 1967 году для обсуждения проблем с получением гонорара за французское издание книги В. Д. Дудинцева, супруги жили в большой квартире в одном из тихих арбатских переулков. Они приняли меня очень радушно. Во время войны Люся пошла на фронт санитаркой-добровольцем и теперь хромала от последствий ранения в ногу. После войны она окончила Московский институт иностранных языков.

В 1972 году, когда Жан оформил себе французскую дипломатическую пенсию и выплату оклада атташе за 1940–1943 годы, супруги решили переехать во Францию. В Париже Люся возглавила отдел русской литературы крупного издательства «Albin Michel».

Знавшая все издательские новости Люся сообщила мне очередную сенсацию – в Париже «YMCA-Press» печатало новую книгу Солженицына «Ленин в Цюрихе». На следующий день я позвонил Дубровскому и попросил достать для меня сигнальный экземпляр, а лучше два. Он, будучи русским издателем, имел доступ в типографию. Еще до нашего отъезда в Биарриц Сергей Петрович принес мне два экземпляра, один обычного формата, второй карманный, для советских туристов. Карманный я отправил в Москву диппочтой Питеру Осносу, американскому корреспонденту, для передачи Рою. Второй взял с собой, чтобы прочитать во время отпуска.

«Ленин в Цюрихе» Солженицына

Французский, явно аристократический, курорт нам не понравился. В Крыму в прошлом мы отдыхали намного лучше и спокойнее. Во Франции по экономическим соображениям стало принято закрывать почти все предприятия и учреждения на август и отправлять работников в отпуск. Париж и другие города отдавались на откуп туристам, а курортные районы наводняли миллионы отдыхающих из северной части страны. Многие жили в палатках, перемещаясь на автомобилях (почти каждая семья имела автомобиль) по побережью. Номера в гостиницах, расположенных близко к морю, стоили очень дорого. Насколько я помню, мы провели в Биаррице не две недели, а одну. Я успел за это время прочитать книгу о Ленине и написать Рою о своих впечатлениях. Он сам уже занялся своим следующим проектом по истории – книгой с анализом первых двух лет революции, 1917-го и 1918-го, поэтому мог лучше меня оценить материал Солженицына. Однако ни Рой, ни кто-либо из его друзей не написали в последующем рецензий. Обвинять книгу «Ленин в Цюрихе» в искажении фактов или в каких-то вымыслах не имело смысла, так как то был лишь сборник из отдельных глав эпопеи «Красное Колесо», вырванных из контекста. Автор художественного произведения имеет право на вымысел, Наполеон у Льва Толстого в «Войне и мире» тоже мало похож на реального императора Франции.

Карикатурность фигуры Ленина и придуманность его диалогов и мыслей были для меня очевидными. Писатель в данном случае может опираться на свою фантазию или интуицию. Удивляло другое – попытка исказить реальные исторические события Февральской революции, начавшейся в Петрограде стихийно 23 февраля 1917 года (8 марта по новому календарю) протестами женщин, мерзнувших на морозе в очередях за хлебом. Эти протесты быстро переросли в забастовки и массовые демонстрации рабочих и солдат, требовавших прекращения войны. Процесс развивался столь стремительно, что уже через неделю царь Николай II был вынужден отречься от престола. Свержение монархии привело к восстанию в деревнях и к повсеместному захвату помещичьих усадеб и земельных владений, переходивших к крестьянским общинам. Эта крестьянская экспроприация десятков тысяч помещичьих имений, сопровождавшаяся массовым дезертирством вооруженных крестьян из Действующей армии, шла стремительно, чтобы закончиться к началу посевной кампании. Никакой организации этой народной революции не было.

В книге «Ленин в Цюрихе» дается фиктивная картина этих же событий как заранее