Плач к Небесам - Энн Райс

Вся его жизнь вдруг показалась ему гигантским кругом, где онтанцевал, танцевал, танцевал, поворачиваясь и кланяясь в оживленном темпе менуэта,а все, кого он любил, были рядом с ним.

Гвидо был здесь, и его любовник Марчелло — красивый юныйевнух из Палермо, и графиня, и Беттикино со своими обожателями.

Когда Тонио вошел, казалось, все головы повернулись к нему.Он словно услышал, как все зашептали: «Тонио, это Тонио!»

Музыка плыла в воздухе вокруг него, а когда очередной танецкончился, он схватил бокал белого вина и мгновенно его осушил.

Кристина, похоже, собиралась пригласить его на кадриль, ноон ласково поцеловал ей руку и сказал, что лучше полюбуется ею со стороны.

Он не мог определить, в какой точно момент понял, что будетбеда, или когда в первый раз увидел, что к нему идет Гвидо.

Может быть, с того самого момента, как вошел в зал ипочувствовал, что с Гвидо что-то не в порядке. Тонио тут же приобнял маэстро ипопытался подбодрить его, чтобы тот улыбнулся, даже если решительно этого нехотел.

Но на лице Гвидо была написана тревога, а в его шепотеслышалось отчаяние.

— Пойди и сам скажи графине, почему мы не едем воФлоренцию, — прошептал он.

— Не едем во Флоренцию?

Когда же они приняли это решение? И все вокруг тут же словнопомеркло, и уже невозможно было притворяться, что это Неаполь или Венеция. Этобыл Рим, и оперный сезон подходил к концу, и его мать умерла, и ее перевезличерез море, чтобы положить в землю, а Карло слонялся по площади Сан-Марко,поджидая его.

Лицо у Гвидо было угрюмым и опухшим, и он быстро-быстро иеле слышно повторял:

— Да, скажи графине, скажи же ей, почему мы не едем воФлоренцию.

И кажется, в этот самый момент Тонио почувствовал странное,неясное возбуждение.

— Мы не едем, не едем... — прошептал он, и тутГвидо вытолкал его в тускло освещенный коридор и потащил мимо свежерасписанныхстен и обтянутых бордовой парчой с золотыми лилиями панелей к каким-то открытымдверям.

При этом маэстро все говорил, говорил, и это все былиугрозы, какие-то ужасные, ужасные обвинения.

— И что же мы будем делать после этого? —спрашивал сам себя Гвидо. — Ну, ладно, даже если мы не едем во Флоренцию,то осенью мы, конечно, сможем поехать в Милан. Нас зовут в Милан. Еще насприглашают в Болонью.

И он знал, что если не остановится, то скажет что-тоужасное, непоправимое. То, что может вырваться из тьмы, где до сих пор сидитзатаившись.

В комнате оказалась графиня. Ее маленькое круглое лицовыглядело поблекшим. Одной рукой она держала юбки, а другой похлопывала поплечу Гвидо почти любовным жестом.

— ...Никогда и никуда не собираешься ехать, так? Ответьмне, ответь! Ты не имеешь права так поступать со мной! — Видно было, чтосердце Гвидо разрывается.

«Не настаивай, не заставляй меня это сказать. Потому что,сказав это, я не смогу взять свои слова обратно». Тонио испытывал радостноевозбуждение, почти душевный подъем. И в то же время ему казалось, что он стоитна краю бездны. И если сделает хотя бы несколько шагов, уже не сможетудержаться.

— Ты знал, ты всегда знал.

Неужели Тонио произнес это?

— Ты ведь был там, мой друг, мой самый настоящий, самыйдорогой друг, мой единственный брат на земле, ты был там, ты своими глазамивидел! Это совсем не было похоже на то, что делают с маленькими мальчиками,когда их моют, холят и лелеют, а потом строем отправляют в консерваторию, каккаплунов на рынок! Гвидо...

— Тогда обрати свой гнев на меня! — умолял егомаэстро. — Потому что я тоже в этом участвовал! Я был орудием твоегобрата, и ты это знаешь...

Обняв Гвидо, графиня пыталась его успокоить. И словноиздалека доносились сетования маэстро: «Я не могу жить без тебя, Тонио, я немогу жить без тебя...»

Но Тонио уже был холоден как лед. Все это стало далеким,печальным, необратимым. Он выдавил из себя:

— Ты в этом не участвовал. Ты был просто шахматнойфигуркой, которую переставляли с клетки на клетку.

Гвидо кричал, что он сидел в кафе на площади Сан-Марко, чтоон был там, когда те люди пришли и сказали ему, что он должен отвезти Тонио вНеаполь.

— Не говори обо всем этом! — умоляла графиня.

— Это была моя вина! Я мог остановить это! Если тыхочешь мстить — мсти мне! — кричал Гвидо.

Оттащив его назад, графиня отвела Тонио в сторону. Ее лицоказалось старым-престарым, и говорила она очень тихим голосом, ибо речь шла острашной тайне, что это старый счет и надо послать наемных убийц и что ему нетнужды марать свои собственные руки, и неужели он не знает, что у него естьдрузья, которые могли бы обо всем позаботиться? «Только слово скажи!» А Тонио,почти не слушая ее, смотел за окно, где дышал сад, освещенный луной, а по тусторону сада сиял огнями бальный зал, где он сам был так недавно. И он подумал:«Там ли еще Кристина?» И представил себе, будто она танцует с Алессандро.

— Я жив, — прошептал он.

— Ах, лучезарное дитя, — сказала графиня.

Гвидо плакал навзрыд.

— Но ведь он всегда знал, что настанет время, когда емупридется остаться одному. Я бы не отпустил его, — признался Тониографине, — если бы он не был к этому готов. Но его захотят увидеть вМилане и без меня. И вы это знаете...

Она покачала головой.

— Но, мое лучезарное дитя, ты ведь знаешь, чтослучится, если ты сейчас поедешь в Венецию! Как мне разубедить тебя...

Итак, это было произнесено. Это было сделано. То существо,что долго ждало во мраке своего часа, вырвалось наконец на свободу, и обуздатьего теперь было невозможно.

И снова радостное возбуждение овладело Тонио. «Поезжай вВенецию. Сделай это. Пусть это произойдет. И больше не надо будет ждать, ждать,задыхаясь от ненависти и горечи. И больше не надо будет смотреть на сверкающую,прекрасную жизнь вокруг, зная, что ей противостоит мрак, бездонная тоска...»

Но тут Гвидо рванулся к нему, и графине пришлось всем теломповиснуть на нем, пытаясь удержать. Теперь лицо маэстро выражало ничем неприкрытую ярость.

— Скажи, как ты можешь так поступать со мной! —кричал он. — Скажи мне, скажи, как ты можешь так поступать со мной! Дажеесли я был просто пешкой в руках твоего брата, я увез тебя из того города, яувез тебя, когда ты был искалечен и сломлен...

Графиня тщетно пыталась увести его.