Плач к Небесам - Энн Райс

Ее маленькая ручка залезла к нему под юбки, коснулась голыхног под ними, а потом, нащупав затвердевший член, так грубо схватила его, чтоон прошептал еле слышно:

— Осторожно, мой милый, не погуби то, что там ещеосталось!

Она затряслась от смеха. Потом прижалась к нему и вздохнула.Они постарались успокоиться. Никогда прежде не говорил он ей ничего подобного,никогда не касался хоть сколько-нибудь фривольным тоном темы того, кем он насамом деле является. Однако теперь мог шутить по этому поводу и смотреть наКристину всепрощающим взглядом, точно на ребенка.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Он закрыл глаза. Зеркало исчезло, а с ним и покрывавшие иходежды. Или так ему только казалось? Тонио снова мечтательно подумал о том, какв детстве любил прятаться в темноте. Никто не мог обидеть его, когда онстановился невидимкой. Но когда он снова посмотрел на нее, то понял, что онавидит не краску, не парик, не бархат или атлас, а только его самого, как будтоони оба были невидимками в темноте.

— Что? — спросила она. — О чем ты думаешь,когда так смотришь?

Он покачал головой. Улыбнулся. Поцеловал ее. И сновапосмотрел в зеркало на их сверкающее отражение. Даже упрятанные в маскарадныекостюмы, они представляли собой прекрасную пару.

* * *

Той же ночью, только чуть позже, когда они добрались домастерской Кристины, он узнал, что Гвидо уже поговорил с ней.

Художница была готова оставить все, только чтобы оказатьсяво Флоренции на Пасху. Все заказанные портреты могли быть закончены до концаВеликого поста, и, конечно, он мог подождать до этого времени. И тогда онипоехали бы во Флоренцию вместе.

Легкими, быстрыми шагами ходила она по студии и объясняла,показывая на свои работы, что эта может быть завершена тогда-то, а эта ужепочти готова. Для путешествия ей нужно совсем немного. Она уже купила новыйкожаный чемодан для пастелей; ей так хотелось порисовать во флорентийскихцерквях. Она призналась, что никогда не бывала во Флоренции. А потом — в нужныймомент — стянула с волос ленту и распустила волосы.

Как всегда после спектакля, Тонио чувствовал себя стройным ипочти невесомым; его собственный мужской костюм казался таким легким после всехэтих греческих доспехов и женских юбок. А Кристина все еще выглядела мальчиком,только распущенные золотистые волосы придавали ей облик пажа или ангела состаринной картины.

Он смотрел на нее, не произнося ни слова и думая о том, чтолучше бы Гвидо не говорил ей, и в то же время зная, что Гвидо как-то облегчилобъяснение для него. Но эти последние ночи с ней... последние ночи... как онхочет их провести?

Правда, сейчас, глядя на нее, он не хотел ничего. И в ней нечувствовалось ни грусти, ни страха.

Он позвал ее в спальню, и она тут же подбежала к нему. Онподхватил ее на руки и понес, шепнув: «Ганимед», и женственность ее форм немогли скрыть ни бриджи, ни плотный двубортный мундирчик.

И все было так же, как тогда в кафе с Паоло: несмотря насонливость, Тонио чувствовал, как бьется в нем жизнь. И краски вокруг былитакими яркими, буйными. Он мял пальцами тонкие простыни, ласкал нежную кожу подее коленями. Ее плечи казались ему омытыми голубоватым светом. И, прижаввозлюбленную к себе, он подумал: сколько еще он сможет это выдерживать? Когданахлынет невыносимая, щемящая боль?

* * *

Размягченная любовью, Кристина снова зажгла свечи. Налила имобоим вина и начала говорить.

— Я поеду с тобой хоть на край света, кудаугодно, — сказала она. — Я буду писать портреты знатных дам Дрезденаи Лондона. Я буду писать русских в Москве, я буду писать королей и королев. АГермания! Ты только подумай, Тонио, обо всех этих церквях, музеях и замках сбашнями и башенками на высоких холмах! А ты когда-нибудь видел северные храмы?Там столько витражей! Только представь себе такую церковь, не мраморную, акаменную, с высокими, узкими сводами, возносящимися к небесам, и множествоблестящих разноцветных стеклышек, из которых складываются лики ангелов исвятых! Ты только подумай об этом, Тонио! А Санкт-Петербург зимой! Новый город,построенный по образцу Венеции, укутанный одеялом из прекрасного белогоснега...

В ее голосе не чувствовалось отчаяния, а глаза светилисьмечтой, и, не отвечая, он пожал ей руку, словно поощряя продолжать.

— Мы бы ездили повсюду, мы четверо, — говорилаона. — Ты, Гвидо, Паоло и я. Мы бы купили самую большую дорожную карету исмогли бы даже взять с собой эту несносную синьору Бьянку. А может быть, Гвидовзял бы с собой и своего красавчика Марчелло. И в каждом городе мы снимали бысебе какое-нибудь роскошное жилье, обедали бы вместе, спорили бы, ездили бы втеатр! Днем я занималась бы живописью, а ночью ты бы пел. И если бы намкакое-нибудь место понравилось больше, чем другие, мы бы там остались и иногда,может быть, уезжали бы за город, чтобы побыть одним, вдали от всех и вся. Ведьмы бы еще больше любили и понимали друг друга. Ты только представь, Тонио!

— Мне нужно было убежать с бродячей оперой, — тихопробормотал он.

Она наклонилась к нему, сосредоточенно сдвинув золотистыеброви, но, поняв, что он не будет повторять сказанное, просто поцеловала его вгубы.

— Мы бы купили виллу, которую я показала тебе месяцназад, и она стала бы нашим настоящим домом. Устав от иностранных языков, мы бывозвращались домой, и Италия встречала бы нас своим ярким сиянием! О, ты дажене можешь себе представить, как здорово это было бы! Гвидо мог бы по вечерамписать сонаты, а Паоло вырос бы в прекрасного певца. И у него тоже был бы дебютв Риме.

И мы все принадлежали бы друг другу. И что бы ни случилось,мы были бы вместе, были бы одна большая семья, один великий клан. Я тысячу размечтала об этом, — призналась она. — И если после всех моих девичьихгрез жизнь могла подарить мне тебя, то и это тоже может стать явью.

Кристина помолчала, внимательно глядя на него.

— Что ты сказал Паоло, когда забирал его из Неаполя?Паоло сам рассказал мне об этом. Ты заявил, что все, что угодно, можетслучиться, когда меньше всего этого ожидаешь. А сейчас его жизнь превратилась вволшебную сказку с дворцами, богачами и бесконечными песнями. Тонио, все, чтоугодно, может случиться — это твои слова.

— Какая наивность, — ответил он.

И, наклонившись, поцеловал Кристину, погладил ее лицо,восхищаясь удивительно мягким и почти незаметным пушком, покрывавшим ее щеки.Потом коснулся ее губ кончиком пальца. Она никогда не была более красивой, чемсейчас.

— Нет, не наивность, — запротестовала она. —Тонио, это проницательность.