Я живу в этом теле - Юрий Никитин

Только я молчал, позволяя топтать меня ногами, вытиратьподошвы и вообще по-всякому показывать свою эрудицию и умение разбираться всложнейших государственных проблемах. И даже мировых.

Вавилов острил, но, на мой нынешний взгляд, в его словах какраз не было ни сарказма, ни даже шутки. В самом деле, какая разница, какойпрезидент правит на этом крохотном глиняном шарике, что несется черезВселенную? Стоит ли запоминать такой пустячок, если люди не могут запомнитьболее важные вещи? Я не стал бы запоминать даже имя властелина галактики. Этотоже так мало и мелко!

До обеда я успел дважды сбегать вниз в буфет, осушил двечашки крепчайшего кофе. Черт с ним, что укорачивает жизнь. Часики уже тикают, ачутье подсказывает, что мне здесь уже недолго осталось. Совсем недолго.

Но чутье подсказывает только мне, живущему внутри этогоразумоносителя, а вот он сам воспринимает этот мир как правильный иестественный. Если и ворчит, то на цены, налоги, дураков депутатов. Для негоестественно то, что дико для меня: на косметику в этом мире тратится ввосемьсот раз больше средств, чем на космос, а если бы деньги, истраченные набезуспешные поиски эликсира от облысения, пустить в науку, то за два-три годанашли бы средство и от рака, и от СПИДа, и от всех сердечно-сосудистых,именуемых чумой их века.

Научно-исследовательские лаборатории, получив колоссальныесредства, разрабатывают новые покрои одежды, шляп, обуви. Там работают лучшиеумы, ибо если будут создавать особые ткани скафандров для высадки на Марс, тополучать денег будут меньше, славы меньше, толпы восторженных дур не побегутследом, а вот если придумают модель нового бюстгальтера… Хотя, по разумениюболее высокому, все должно быть наоборот. Увы, неча мне лезть в этотсредневековый монастырь конца XX века со своим уставом XXX, а то и намногоболее высокого, намного…

Эти люди даже не знают, что они – смертны. Нет,теоретически знают, но это сказано где-то вскользь, а масса церквей, сект иучений все века твердит о жизни после смерти. Здешний человечек твердо уверен,что его жизнь никогда не оборвется. Это видно хотя бы по тому, как живет мойразумоноситель… То тело, в котором я сейчас нахожусь.

Да, сказал я себе напряженно, они просто живут. Как живутвсе растения, животные, рыбы, насекомые. Только у этих существ, они называютсялюдьми, инстинкты усложнились настолько, что выделился особый вид инстинкта,называемый ими разумом. Этот разум помогает лучше удовлетворять все инстинктыэтого существа: размножение, поиски еды, захваты территории.

Что это не настоящий разум, а лишь инстинкт, говорит то, чтоони даже не задумываются, что все они – смертны. И не просто смертны! Анастолько смертны, что никто из них не в состоянии прожить даже одингалактический день, то есть полный поворот галактики вокруг своей оси, чтовертится так же бешено, как крутится их крохотная планета. Если мне не изменяетпамять, то один оборот эта небольшая галактика делает всего за триста двадцатьмиллионов лет.

Нет, этот мир нелепей нелепого. Возможно, для того меня сюдаи забросили, чтобы я смог разобраться. Или вмешаться? Только что весь мироблетела скорбная весть: на пороге своего роскошного особняка застрелензнаменитый дизайнер такой-то. Весь мир скорбит, весь мир негодует…

Наверное, я бы тоже негодовал, будь я просто этим существом.Но теперь у меня волосы встают дыбом от этого нелепого вывиха, по которомупошла здешняя цивилизация. Ведь дизайнер одежды – это всего лишь человек,который придумает новые способы украшения здешних самок чуть иначе, чем были украшеныранее. Но мир совершенно не знает настоящих творцов их же собственнойцивилизации! Никто не знает, кто создал их телевизоры, холодильники,компьютеры… И уж конечно, те настоящие гении не имели и сотой доли техбогатств, влияния и могущества, как эти по сути своей ничтожные, но довольноловкие люди.

– А я поеду на Кипр, – донесся бодрый голосВавилова. – Надо мир посмотреть, надо!

– Да, теперь выпускают, – сказал кто-то.

– Были бы баксы…

– Да, без «зеленых» теперь никуда.

– А нам чем платят?

Я поднял от «клавы» голову. Возле стола Маринки, самойхорошенькой в отделе, стояли в картинных позах Вавилов и Киреев, красовались,надували щеки, распускали павлиньи хвосты. Маринка мило улыбается, всем давнознает цену, но об ее оценках лучше не спрашивать, зато улыбается одинаково миловсем, начиная от директора до уборщика мусора.

– Я и раньше ездил, – проронил Вавиловмногозначительно.

Киреев и Маринка переглянулись, в глазах смех. После резкойсмены курса в стране бывшие залегли на дно, опасаясь репрессий, теперь жеподняли головы, расправили плечи, начали намекать на свои высокие посты приразгромленной власти.

– Но столько формальностей было! – возразилКиреев. – И ездить не в радость. Зато теперь!

– А теперь лучше? – спросила Маринка.

– Еще бы!

– А деньги? Это дорого!

– Ну, разве что деньги… А так, хоть Арабские Эмираты,хоть острова, хоть в сам Израиль, про который раньше и подумать было нельзя.

Все еще дикари, сказал я себе с горечью. Их психика неуспевает за прогрессом. Тысячи поколений этих существ, для того лишь чтобыповидать дальние участки планеты, перемещали через пространство своиматериальные тела. Недавно возникло кино, телевидение, Интернет, но люди всееще дикарски перемещают свои организмы на тысячи верст. Успевают увидеть плохои ничтожно мало, но делают так только потому, что так делали раньше, таксчитается верным. Хотя сейчас с личного монитора можно в течение часа побыватьв пустыне Сахаре, во льдах Антарктиды, заглянуть в залы Эрмитажа, Лувра иказино Лас-Вегаса, а в перерывах понаблюдать за кладкой яиц стерхов.

Вавилов качнулся в сторону, высматривая меня, спросилгромко:

– Егор, а ты куда поедешь?

– Я? – переспросил я. Мелькнула мысль, что сам незнаю, куда поеду, когда закончу здесь. – Еще не решил.

Киреев между тем склонился к Маринке, что-то нашептывал нарозовое ушко. Она двусмысленно улыбалась. Вавилов посмотрел на них, вернулся ксвоему безобразному ящику. Послышалась дробь клавиш, затем его широкоедружелюбное лицо выдвинулось, словно выманивая на выстрел:

– Ого! Что ж так?

– А что не так? – поинтересовался я в своюочередь.

– Нормальные люди, – сказал оннаставительно, – полгода готовятся к отпуску, складывают копеечку ккопеечке, читают проспекты турфирм, рассказывают, куда поедут, спрашивают, кудапоехать интереснее, а потом, после поездки, полгода рассказывают, кудасъездили! И снова копят копеечки.

– Я не совсем нормальный, – ответил я искренне.

– Это я заметил, – сообщил он заговорщицки.

По коже словно сыпанули свежим колючим снегом.Я напрягся, сказал сразу осипшим перехваченным голосом: