Я живу в этом теле - Юрий Никитин

– Надо бежать, – ответил я.

На ее милом лице отразилась легкая грусть, всего лишь теньгрусти. Я понял, что ответил верно, когда она обронила обычное дежурное:

– До метро всего пять минут…

Я вскочил, торопливо оделся, стесняясь наготы этого похотливогосамца, в тело которого всажен. Она перевалилась на бок, наблюдала за мной снасмешливым сожалением. Я сказал, прыгая на одной ноге, – никак не мог отспешки попасть ногой в другую штанину:

– Автобусы наверняка уже не ходят!

– Успеешь…

Я подумал, что она не прочь, чтобы не успел. Впрочем, кто ихзнает, сейчас даже старомодные вовсю отстаивают независимость. Уже разобралисьв разных своих преимуществах, да и побаиваются, что на шею сядет пьяный чмурик,за которым надо ходить, убирать, стирать за ним вонючие носки.

Я быстро натянул кроссовки, чмокнул в щеку. Она смотрелавопрошающе, но молчала. У нее, естественно, на языке вертится только одинвопрос, но именно он раздражает мужчин больше всего, и она только смотрелабольшими печальными очами.

Я отвел защелку замка.

– Ну, пока. Я позвоню.

– Звони.

Я кубарем скатился с лестницы. Асфальт громко шелестел подподошвами, холодный воздух врывался в легкие, вычищал внутренности, крохотнымифонтанчиками вырывался из каждой поры на коже, вымывая человеческое тепло. Сталохолодно, я все ускорял шаг, наконец вдали замаячила ярко-красная «М».

Влетел в метро, простучал подошвами по эскалатору. Навстречупопался неопрятный мужик, отшагнул в сторону, но и я шагнул туда же. Такдергались некоторое время, тупо копируя друг друга, потом мужик выругался,пошел корпусом и отпихнул меня.

На перроне я чуть не задремал, потом пришла воздушная волнаиз туннеля. Металлическое чудовище с яркими фарами пронеслось, притормаживая,распахнулись двери. Я шагнул… в переполненный вагон, упершись в спины мужчин.Инстинктивно напрягся, ибо воздух в вагоне пропитывала враждебность.

Не пацаны, что проводили девчонок до подъезда и спешатдомой, – возвращаются зрелые мужики, знающие в жизни многое, обжегшиеся намногом, потому и возвращающиеся, не оставшиеся, и к себе ни-ни, а то нерасхлебаешься, законы теперь призвезденные, только и знают, что жизнь портить…

Пахнет водкой, конским потом, несвежими постелями. Многиебесстыдно спят. Кто повалился соседу на плечо, кто откинулся на спинку сиденьяи расслабленно открыл пасть, храпит, показывая не только выщербленные зубы, нои гортань с бледным гнойным налетом…

Вдруг один из спящих всхрапнул, открыл глаза, мгновение дикосмотрел через раскрытую дверь, а когда механический голос назвал станцию, этогодурака словно катапультой выбросило вместе с «дипломатом» через ужеохлопывающиеся створки.

Вагон заполнили существа, мозг которых слишком устал, чтобыдаже спрашивать: оно тебе надо? – и существа держатся на простейшихрефлексах выживания: доползти до норы, а там гори все пропадом, больше черезвесь город не поеду, на что оно мне, да чтоб я из-за бабы…

Внутренним взором я отчетливо видел все множество этихвагонов, все поезда как на этой линии, так и на встречной, на Кольцевой и навсех радиальных. Огромное, несметное количество поездов – и все заполненыэтими существами! Этими же самцами заполнены в этот миг все автобусы,троллейбусы, трамваи…

По коже пробежали мурашки. Всюду по городу в этот моментидет один-единственный зверь. Этот зверь – я, Егор Королев!

Это я сижу напротив, бессильно развалившись, словнотряпичная кукла, и сплю, прижимая к животу портфель, рожа перекосилась, изо ртавыползают слюни… И рядом тоже я – длинный и худой, как стремянка, бледныйот недосыпания, даже россыпь угрей поблекла. И вон тот, что сплошное тесто вдешевом костюмчике… И этот очкарик, который в шляпе, и бородач, и носатый, итот бандера, и хиппак, и молотобоец, и профессорообразный…

Некоторые еще только вышли от своих ларис, торопливо ирасслабленно спускаются по лестницам, вяло шурупают: сегодня что-то устал, нераскошелиться ли на мотор… да ладно, до пересадки успеваю, другие уже плетутсяпо своим улицам, входят в подъезды, достают ключи, с облегчением вваливаются вс в о и квартиры.

Основной инстинкт разумоносителя настолько силен, чтоподавляет любую разумную мысль, загоняет мое «Я», Меня, в неведомые глубиныэтого механизма. Вернее, подчиняет настолько, что разум сам суетливо бежитвпереди простейшего из инстинктов, прометает дорожку, служит, а свободуполучает не раньше чем инстинкт нажрется своего.

Я закрыл глаза, застонал от жгучего стыда. Черт, до чего жея грязное животное! Ну ладно мой разумоноситель, но я, Высшее Существо,пришелец из какого-то мира, более высокого, не сумел совладать, победить,перебороть…

– Черт, – сказал я вслух, прислушиваясь к своемудрожащему голосу, – в следующий раз, если уж так припрет… если гормоныударят в голову… то зайду в ванную и, так сказать, решу проблему вручную.Инстинкт умолкнет, он же дурак, обмануть легко, а я получу свободу.

Свобода, повторил себе настойчиво, – это ясностьмыслей. Ясность! Потому что я – мысль. Я – то, что живет в этом теле.А втиснули в тело самого-самого массового не для того, чтобы пошел на поводуинстинктов этого зверя, а чтобы не выделялся. Чтобы не отыскали те, ктоохотится.

– Не сразу отыскали, – повторил я вслух шепотом.Почему-то не оставляло ощущение, что рано или поздно отыщут. – И чтобы яуспел. Черт, что я должен успеть?

Раздеваясь, на ходу мазнул пальцем по кнопкам ДУ. Телевизорлегонько щелкнул, в тишину ворвался бодрый энергичный голос, объясняющий, каклечиться от самого страшного заболевания – перхоти, а когда загорелсяэкран, там уже чуть ли не под марш показывали, как ополаскивать волосы, иначете останутся тусклыми и без настоящего блеска.

Несмотря на усталость механизма, в который всажен,чувствовал, что не смогу забраться в постель, вон даже руки трясутся. Торопливоразмолол кофе, а на экране успели продемонстрировать кучу таблеток и наклеек,якобы снижающих вес «без всяких усилий». Конечно, бред, но лохи попадаются ибудут попадаться, всем нам хочется без труда вытащить рыбку из пруда…

Не нам, поправился я, а всем им. Я не из этого племени.Я другой. Я – настоящий. А они – я еще даже не понял, все этилюди, машины; весь мир – созданы лишь для того, чтобы меня морочить?

Размолол, пока чайник закипал, всыпал в джезву. Налилкипятку, поставил на слабый огонь. Коричневая корка долго не желала шевелиться,наконец пошла вверх. Мои пальцы сами сняли, переставили на край стола, пустьнастоится, все привычно, автоматически, тело проделывает это уже много лет,мозги участия не принимают…

Так, а когда принимают? По сути, все, что делаем, этоготовые наборы алгоритмов. А когда вносишь изменение, то черт знает чтополучается. Так садишься в тот же вагон метро, и прет тебя по старомупривычному маршруту, хотя именно сегодня тебе нужно… нет, не помыслить, апросто перейти на чуть иной алгоритмик.