Я живу в этом теле - Юрий Никитин

Я представил себе эти потные мясные тела, что будуттесниться в одной постели, истекать похотью, эти охи, ахи, горячее частое дыхание,мощные выдохи, зеркало на потолке или во всю стену, чтобы усиливать эффект…Впрочем, когда рядом совокупляются живые партнеры, то и без того гормональнаясистема работает с повышенной нагрузкой. К тому же всегда можно поменятьсяженщинами. Современные и уверенные в себе самки это любят, все с шуточками дасмешками, но гормональная система пашет так, что хребет трещит, организм отдаетвсе силы этому участку фронта, все для победы…

– Нет, – ответил я наконец, – что-то сейчасне то…

Вавилов хохотнул:

– Рыбного восхотелось?.. Не надо, старик. Эти штучкидля извращенцов. А мы настоящие здоровые мужики! Нам надо настоящих здоровыхбаб. Самое большее, что можно себе позволить, это поменяться бабами,использовать их во все места, но искать чего-то нового не стоит.

Я сказал, защищаясь:

– Да нет, совсем не то.

– А что «то»?

– Да сейчас не ко времени, – ответил я. Вспомнил,как заходил к этой… как ее… забыл имя, что в Крылатском, передернул плечами отомерзения к себе, но внизу, в гениталиях, приятно потеплело. – Занят,понимаешь…

На другом конце провода хохотнуло:

– Ого!.. Что-то новенькое? Настолько особое, что даже сдругом не поделишься?.. Стыдись!.. Люди даже хлебом делятся, а ты женщинужалеешь!

Я пробормотал:

– Да нет, это другое. Совсем другое.

– Совсем-совсем?

– Да.

Голос Николая стал серьезным:

– Ты случаем никакой гадости не подхватил? Если что,скажи. У меня есть знакомый врач. Напичкает антибиотиками, враз как рукойснимет.

– Даже не тепло, – заверил я, – даже нетепло.

Я чувствовал, как озабоченность зазвучала во всем голосеНиколая:

– Слушай, а ничего посерьезнее?

– Ты о чем?

– Ну, ты знаешь… это приходит к нам в старости, но кнекоторым и намного раньше.

– А, – понял я, невольно засмеялся с чувством облегчения. –Нет, здесь все в порядке. Даже по ночам их толстые задницы снятся. Нет, Коля,это другое…

– Смотри, ни во что не влипни.

Теперь насторожился уже я:

– Что ты имеешь в виду?

На том конце телефонного провода попыхтели, словно дваНиколая вырывали друг у друга трубку, наконец послышался голос, и посдержанному тембру я понял, что победил более осторожный:

– Поберегись. Живи просто.

– Как просто?

– Как можно проще, – посоветовал Вавилов. –Как амеба. Как простейшая водоросль. Или того проще, как американец.

Я ответил с разочарованием:

– Нет уж. Как амеба еще согласен, ей большего не дано,но как американец… Бр-р-р!.. Спасибо, Коля. Как-нибудь в другой раз, ладно?

Снова там двое боролись, вырывали трубку друг у друга, я сзамиранием сердца ждал и всячески желал успеха более открытому, но все жепобедил сдержанный, и голос ушел по проводу обрезанным со всех четырех сторон:

– Ладно, до следующего раза. Выздоравливай!

Я поинтересовался:

– Полагаешь, это болезнь?

Снова в его голосе мне почудилась непривычная для всегдараспахнутого Вавилова сдержанность. Или же я стал слишком подозрительным, нотеперь казалось, что даже Николай хоть краешком касается той страшной тайны,которую обнаружил я.

– Увидимся, – ответил он.

В трубке щелкнуло, послышались частые гудки.

Небо затянуло серым. Не то грязные, как половая тряпка,облака, не то выдоенные до просветления тучи. Город изнемогает от жары, но вселюди на улице бредут с различными тканями поверх потных тел. Голых нет совсем,что удивительно, хотя не совсем ясно… зачем эти странные покровы, именуемыеодеждой? На их изготовление уходит уйма труда! Миллионы людей заняты толькотем, что выращивают хлопок, выплавляют синтетику, обрабатывают, свозят то идругое на особые фабрики, где все это другими людьми превращается в то, что этии другие существа надевают на себя. Конечно, зимой понятно, но в такую жару?

Перестань, напомнил я себе. Это может быть непонятнозвездному наблюдателю… и, вероятнее всего, не только наблюдателю, но как жительэтой планеты ты прекрасно знаешь, что одежда – обязательный атрибутвычленения этого существа из звериного ряда. Одежды нельзя лишаться даже вжару, слишком недавно человек вышел из зверей, слишком легко вернуться, адистанцию надо держать, держать! Держать отчаянно, несмотря на всех Фрейдов, насвободную любовь, на свободу совокупляться с особями своего пола, со скотом, срыбами, предметами, компьютерными персонажами…

Да, страшноватый мир, как здесь живут?.. Как с этимсмиряются? Какая странная философия, какое мировоззрение…

Хотя какая, к черту, философия? В прошлые века царила вера взагробную жизнь, а теперь кто-то пытается придумать себе Мировой Разум, ВысшееСущество, словом, того же Бога, только его именуют Творцом уже всей галактики,а остальное большинство жителей этой планеты просто старается не думать оВеликом Небытии… Изо всех сил забивает голову сиюминутными заботами, только быне вспоминать о том, что ждет в старости, а затем и…

По спине пробежал холодок. Интересно, подстраховывают лименя? А что, если меня сюда забросили и пошли дальше межзвездные коктейлиглушить или еще что-то… Черт, совершенно не помню ничего из той жизни!.. И покане вернутся с обеда, я подвержен всем болезням, всем микробам, всем опасностям.

За холодком в душу заполз страх. Огромным усилием я заставилсебя успокоиться. Я в теле землянина, а он должен быть привит… вот на левомплече пятнышко, где прививали оспу. Явно же и от прочих опасных болезней естьиммунитет, а гриппом в прошлом году переболел…

Правда, я не застрахован, скорее всего, от наездаавтомобиля.

Прозвенел звонок. Я поднял трубку:

– Алло?

На том конце провода раздался вздох, потом тяжелыйпрерывающийся голос, в котором я не сразу узнал голос человека, которыйсчитается моим отцом. И который на самом деле отец вот этому телу, в которое явсажен так накрепко.

– Это я… Ты свободен сейчас?

– Да, в какой-то мере, – ответил я. – А чтослучилось?

– С Джоем совсем худо… Уже никакие таблетки непомогают… Я сам не сплю, лежу с ним рядом. У него слезы бегут, бегут… Он всепонимает.

Я сказал с неловкостью:

– Отец, ты мучаешь не только себя, но и свою собаку.Пора принять решение. Ну, решись наконец!