Плач к Небесам - Энн Райс

Пот градом катился с его лица на руки. Теперь он вообщеперестал слышать Тонио. Он не мог слышать даже собственный инструмент.

Тонио закончил арию, поклонился и с тем же спокойным видомудалился в кулисы.

Весь первый ярус разразился аплодисментами, которые недобавили к шиканью, улюлюканью и воплям остального зала ничего, кроме шума.

* * *

Гвидо казалось, что для него не могло быть худшего ада, чемпоследовавшие вслед за этим мгновения. На подмостках уже собиралась группа дляследующей сцены, а именно для нее, для завершающей сцены первого акта Гвидонаписал самую великолепную арию. Мелодии в ней были мастерски подобраны так,чтобы продемонстрировать во всей красе голос Тонио, но одновременно это быласамая ударная часть композиции, которая могла остановить тех знатных римлян иримлянок, что в антракте собирались с безразличным видом покинуть ложи.

Самая сильная ария Беттикино предшествовала ей. Но Беттикинобудет услышан, а Тонио нет! Гвидо чувствовал, что сходит с ума.

Как только Тонио снова появился на сцене, Гвидо краем глазазаметил, что с потолка снова посыпался снег из бумажек. Наверняка это очереднойпасквиль или злобный стишок!

Беттикино вышел на авансцену. Ему предстояло исполнитьречитатив с аккомпанементом — один из самых завораживающих и оригинальных средивсего написанного Гвидо. Это была единственная часть оперы, где соединялисьдействие и пение, ибо здесь певец повествовал о самой истории, составлявшейсюжет оперы, причем пел, а не просто произносил текст, и притом пел с чувством.

Именно для этого места Гвидо написал лучшую партию струнных,однако сейчас он не слышал почти ничего, совсем не мог думать и почти непонимал, что играет. Шиканье и улюлюканье смолкли, когда Беттикино начал петь,а потом он перешел от речитатива к самой грандиозной из своих арий.

Он выдержал паузу, прежде чем дать знак. Аплодисменты,полученные Беттикино за речитатив, впервые встретили бурный отпор, и Гвидозатаил дыхание. Это означаю, что у Тонио, слава Богу, были и собственныепоклонники и теперь они сражались с поклонниками Беттикино их же методами —свистом и криками протеста.

Гвидо увидел, что певец дал ему знак начинать, и заигралвступление к этой нежнейшей арии. Ни одна ария во всей опере не могласравниться с ней, за исключением той, которую Тонио предстояло спеть сразупосле Беттикино. Гвидо аккомпанировал ему один.

Беттикино замедлил темп, и Гвидо немедленно последовал заним. И тогда даже Гвидо смог оценить мастерство гладкого и точного вступленияБеттикино. Его голос начат раскручиваться так плавно и в то же время сильно,точно был тонкой и необыкновенно прочной проволокой.

Он слегка откинул голову назад. Повторяя первую часть арии,выдал замечательную трель на первой ноте, не отклоняясь от нее ни вверх, нивниз, а просто мягко ударяя по ней снова и снова. Потом он соскользнул на болеенежные фразы, великолепно их артикулируя, а в конце снова исполнил трюк сизменением силы звука, когда нота была взята на пике громкости, а потом звукстал постепенно уменьшаться, замирать, и это столь нежное диминуэндо вызвало вконце самую глубокую печаль.

Затихающий, замирающий звук, словно растворяющийся всобственном эхе, был окутан просто гробовой тишиной. И вдруг певец стал снованаращивать мощь, пока наконец не довел звучание до полной силы, и тогдаостановился, решительно тряхнув головой.

Поклонники Беттикино взревели от восторга. Но им не былонеобходимости подливать масло в огонь: аббаты и сами вознаградили певцаоглушительным топотом ног и неистовыми возгласами «браво!».

Беттикино совершил круг по сцене и вновь вышел на авансцену,чтобы спеть на бис.

Никто, конечно, не ожидал, что он повторит все точь-в-точь:обязательным условием являлись вариации, и Гвидо за клавишами был готов к самымнезначительным изменениям, однако, вне сомнения, все ожидали демонстрациитремоло, трелей и тех потрясающих трюков с крещендо и диминуэндо, которыеказались выходящими за пределы человеческих возможностей. И эти-то виртуозныетрюки и заняли в конце концов почти целый час.

Беттикино исполнил свою арию в третий и последний раз, азатем удалился со сцены с видом победителя, которому никто не посмеет броситьвызов.

Что ж, Гвидо не собирался огорчаться по этому поводу илидосадовать, что зрители готовы были вскочить с мест от восторга. Вот если бытолько этим негодяям хватило ума понять, что их певец испытал момент триумфа иникакое выступление Тонио не приуменьшит значение этой минуты. Но развеконкуренты когда-либо соблюдают правила вежливости? Им было недостаточно того,что их идол только что продемонстрировал свою неуязвимость. Теперь им нужнобыло еще сокрушить Тонио.

И вот опять к рампе вышла роскошная молодая женщина сгладким лицом, задумчивая, безмятежная, будто ничто на свете не способнопотрясти ее.

Как и в первый раз, крики раздались сначала с галерки, нопотом их подхватили в партере.

— Катись назад, на свои каналы! — вопилиоттуда, — Не смей стоять на одной сцене с певцом!

Но взбешенные аббаты отвечали на это своими криками:

— Пусть мальчишка споет! Боитесь, что он обойдет вашегофаворита?

Это была война, и сверху полетели первые снаряды: гнилыегруши и огрызки яблок. В проходах между рядами появились жандармы. На мигустановилась тишина, а потом снова поднялись свист и улюлюканье.

Гвидо прекратил играть, положив руки на клавиши.

Он хотел уже встать со скамьи, когда вдруг увидел, как Тониоповернулся к нему и решительным жестом велел ему прекратить протест. Потомпоследовал маленький, но резкий кивок: «Продолжай!»

Гвидо начал играть, хотя не мог ни слышать, ни дажечувствовать, что делает. Струнные на мгновение перекрыли крики, но тем самымлишь вызвали еще более громкий рев.

Однако голос Тонио тоже поднимался все выше, и, казалось,ничто не могло его потрясти. Он выпевал самые первые пассажи с той уверенностьюи красотой, о которой и мечтал Гвидо. А маэстро был готов разразиться слезами.

Но внезапно зал театра сотряс совершенно невообразимый шум.

Кто-то выпустил в партер собаку, и теперь она с воем и лаемнеслась прямо к оркестру.

Казалось, весь первый ярус вскочил на ноги и взревел отгнева. Кардинал Кальвино яростно призывал всех к порядку.

Гвидо остановился.

Оркестр смолк. Пока аббаты с обеих сторон прохода осыпалисобаку бранью, галерку и партер заполонили жандармы, повсюду началисьпотасовки, раздались крики; нескольких зачинщиков выволокли на улицу, чтобы тамвыпороть, после чего они могли вернуться в театр.