Золотая чаша - Генри Джеймс

Картина худшего из возможных исходов была так ужасна, что никакие повторения не могли смягчить жаркого румянца, вспыхивавшего на щеках миссис Ассингем при созерцании как отдельных фрагментов всей истории, так и ее уродливого целого, и ее недолгого эфемерно-благополучного периода. Фанни доставляло большое удовольствие объяснять мужу, насколько реальна опасность, и, встречаясь с ним взглядом, видеть, как он чуть ли не бледнеет при мысли об их совместной компрометации. Главная же красота заключалась вот в чем: милый, обожаемый простофиля-полковник отзывался короткой тревожной нотой, как бывает, когда коснешься одной из клавиш слоновой кости у самого левого края фортепьяно.

– Сговорились… Да зачем тебе было сговариваться?

– Это же очевидно! Для того, чтобы обеспечить князю жену – ценой спокойной жизни Мегги. А потом обеспечить Шарлотте мужа – ценой спокойной жизни мистера Вервера.

– О да, небольшая дружеская услуга, которая, как оказалось, повлекла за собой некоторые осложнения. Но ведь ты-то старалась не ради этих осложнений, так что же тут плохого?

Фанни всегда поражало, что полковник со временем научился оправдывать ее даже лучше, чем она сама, терявшаяся перед ею же нарисованной картиной ужасного исхода, «худшего из всех возможных». Это ее неизменно забавляло, несмотря на все тревоги.

– Ах, дело совсем не в том, с какой целью я вмешивалась – хотя нужно еще доказать, что я действительно вмешивалась. Но тут еще важно, как это истолкуют Мегги и мистер Вервер. Они вполне могут подумать, что я пожертвовала ими ради других, более близких друзей. – Решительно, ей доставляло удовольствие растравлять себя. – Разве они не могут подумать, что я старалась услужить князю любой ценой, прежде всего заботилась о его благе, иными словами – о том, чтобы обеспечить его в денежном отношении? Может быть, они видят во всей этой истории самую обыкновенную преступную сделку, нечто абсолютно мерзкое, нечто louche?[47]

Бедный полковник неизбежно отзывался, словно эхо:

– «Louche», душа моя?

– А разве не ты сам говорил об этом? Не ты первым указал на эту ужасную возможность?

Она говорила о его удачных высказываниях таким тоном, что полковнику и самому было приятно о них вспоминать.

– Это когда я говорил, что ты «увлеклась»?..

– Да-да, увлеклась человеком, которому я так старалась помочь. С непредвзятой точки зрения, это могло быть разве только материнское чувство, но в данную минуту нас не волнуют непредвзятые точки зрения. Перед нами два хороших, наивных человека, глубоко потрясенных отвратительным открытием; а такие люди почти всегда видят действительность в более мрачных красках по сравнению с теми, кто с самого начала трезво смотрит на жизнь. Вот с такой точки зрения, что могла я получить от своего приятеля в обмен на столь ценную услугу? Уж наверное, у меня был какой-то свой расчет. – Тут Фанни с мучительным удовлетворением довершала начатую картину: – И раньше бывали случаи, когда женщина, к которой мужчина равнодушен, которая нужна ему разве лишь в деловом плане, настолько теряет голову от страсти, что соглашается помочь ему добиться успеха у другой, только бы не терять его из вида, не расстаться с ним насовсем. Cela c’est vu[48], мой дорогой; случаются и более странные вещи – не мне тебе рассказывать! Что ж, очень хорошо, – завершала она свою речь, – поведение твоей женушки вполне можно истолковать именно в таком духе. Говорю тебе, ни у кого воображение не работает так бурно, как у агнцев, пробудившихся от своих грез. Львы – ничто по сравнению с ними, ведь львов с самого начала приучают охотиться и перегрызать глотки, они закалены и не столь восприимчивы к превратностям нашей жизни. Признайся, тут есть о чем задуматься! К счастью, на самом деле, по-моему, все обстоит несколько иначе.

К этому времени полковник был уже полностью осведомлен о том, как именно, по мнению жены, обстоит дело, но он тоже был не прочь слегка развлечься. Если бы при этих милых семейных сценках присутствовал сторонний наблюдатель, полковник напомнил бы ему ребенка, который в двадцатый раз слушает любимую сказку и простодушно радуется, зная, что последует дальше.

– Если у них все-таки окажется чуть меньше воображения, чем ты предполагаешь, им, пожалуй, будет затруднительно придумать, какая тебе была выгода выдавать замуж Шарлотту. В нее-то ты не была влюблена!

– Ах, – неизменно отвечала на это миссис Ассингем, – это легко можно объяснить тем, что мне хотелось сделать приятное ему.

– Мистеру Верверу?

– Князю! Иначе она вполне могла выйти замуж за другого, с кем было бы далеко не так легко и просто. Я сблизила их, предоставила им возможность встречаться, чего никогда не могло бы случиться, останься она незамужней или стань женой другого человека.

– В такой милой интерпретации получается, что ты намеренно помогла ей стать его любовницей?

– В такой милой интерпретации получается, что я намеренно помогла ей стать его любовницей. – Фанни поистине величественно изрекла эти слова – столь сильное впечатление они каждый раз производили и на нее саму, и, сколько можно судить, на ее мужа. – Благодаря неповторимым особенностям данной ситуации условия для этого сложились просто идеальные.

– Вплоть до того, что ты с полным самоотречением предоставила ему сразу двух прекрасных женщин.

– Даже вплоть до этого, такие уж чудовищные формы принимает мое безрассудство. Только насчет «двух» ты ошибся. Одну прекрасную женщину – и одно прекрасное состояние. Вот какие обвинения навлекает на себя чистое и добродетельное существо, когда слишком безоглядно отдается своей чистой добродетели, бескорыстному состраданию и сердечной заботе о других. Voilà![49]

– Понял. Вот, значит, какого Верверы о тебе мнения.

– Вот какого Верверы мнения обо мне. Вернее, как они могли бы выставить меня друг перед другом, не будь Мегги таким божественным созданием.

– Она тебя помиловала?

Полковник всякий раз с предельной дотошностью выяснял все до конца, потому и стал так тонко разбираться в сокровенных мыслях жены.

– Она меня помиловала. Чтобы теперь, ужаснувшись тому, что я наделала, я могла помочь ей справиться с ситуацией. И мистер Вервер тоже меня помиловал, – прибавляла обычно Фанни с большим чувством.

– Так, по-твоему, он знает?

В этом месте миссис Ассингем делала многозначительную паузу, надолго погрузившись в свои мысли.

– Думаю, он помиловал бы меня, если бы и знал, – чтобы я могла помочь ему справиться с ситуацией. Или, вернее сказать, – поправлялась она, – чтобы я могла помочь Мегги. Это была бы его главная цель, его непременное условие прощения. Точно так же, как ее главная цель, ее условие – чтобы я помогла ей уберечь отца. Но меня сейчас непосредственно занимает одна