Золотая чаша - Генри Джеймс

сказать больше – постоянное созерцание Шарлотты на крепостном валу, неизменно прямой и элегантной, держащей кружевной зонтик то сложенным по команде «Смирно!», то раскрытым по команде «На плечо!» и бодро марширующей размеренным шагом на фоне блистающего зарей востока или запада? Право, дело далеко зашло, если Мегги приходили в голову подобные мысли; впрочем, она сразу же одергивала себя напоминанием, что цыплят по осени считают. Многое еще предстоит выяснить и уладить, прежде чем она увидит скучающее выражение на лице Америго и верно угадает причину этой скуки!

А тем временем Мегги пустила в ход еще одну уловку, чтобы немного разрядить напряжение. Она под любыми мало-мальски правдоподобными предлогами привлекала миссис Ассингем к участию в их совместных развлечениях; скажем, приглашала ее поехать вместе с ними осматривать какие-либо достопримечательности, которые они посещали так же неукоснительно, как члены королевской семьи – благотоворительные базары. Ближе к вечеру также осуществлялись различные хитроумные комбинации; к примеру, Мегги вдруг приходил каприз пригласить дорогую Фанни, а заодно и полковника в оперу, а кто поет – не имело значения; или у нее ни с того ни с сего пробуждался жгучий интерес к развитию британского драматического искусства. Добросердечная чета с Кадоган-Плейс по первому требованию безропотно являлась к ним обедать, а после обеда покорно отправлялась на любые светские мероприятия, которые княгинюшка, расхрабрившись, взяла за правило украшать своим присутствием. В таких случаях Мегги, так сказать, срывала мимоходом цветы ярких впечатлений и нервно теребила в руках свой скромный букетик, собранный в окружавшем ее дремучем лесу, усердно создавая для своих спутников и прежде всего – для мужа видимость беззаботной прогулки. Были у нее свои никому не видимые моменты, полные захватывающего интереса, доходящего до восторга; в частности, временами ее глубоко изумляло, а иногда и смешило сознание, что она вовсю использует свою подругу и притом еще может позволить себе роскошь обходиться без каких-либо объяснений. Никогда, никогда больше ей не придется ничего объяснять Фанни Ассингем – пусть бедняжка сама все объясняет хоть всю свою жизнь, ведь она гораздо изобретательнее. Мегги переложила бремя объяснений на плечи Фанни, предоставив этой милой даме испытать на себе его тяжесть. Великолепная в своем невинном эгоизме, Мегги не задавала ей вопросов и тем лишь подчеркивала, какую потрясающую возможность она ей дарит. Ее ничуть не заботило, что Ассингемы, возможно, уже «ангажированы» на тот или иной вечер; для Мегги это были мелочи, и душа ее не содрогалась при мысли о том, на какие мучительные извинения и перестроения она их обрекает. И ведь все сходило ей с рук! В те дни княгинюшка при всей своей лихорадке сохраняла твердость алмаза – такого маленького алмазика с острыми гранями, в которых порой сверкающими искрами вспыхивало сознание собственной власти творить и созидать. В любую минуту она могла по своей прихоти представить и себя, и мужа в таком свете, что для них становилось абсолютно естественным появляться всюду в сопровождении избранных придворных. Чему же, как не этому, научила ее Шарлотта в течение предыдущих долгих недель, старательно исполняя добровольно взятую на себя роль свиты при царственных особах?

Итак, прецедент был установлен раз и навсегда. А там пускай миссис Ассингем – за столом ли, на лестнице, в карете или оперной ложе, со своим вечным пристрастием к излишне выразительным жестам, особенно если в дело замешан мужчина, – сколько угодно поглядывает на Америго со значением; этого Мегги нисколько не боялась. Пусть предостерегает его, пусть корит, пусть утешает. Пусть даже влюбится в него – как будто вообще возможно в него не влюбиться! Даже это было ей позволено, поскольку касалось только их двоих. Лишь бы Фанни выполняла свою задачу, большего от нее не требовалось. Собственно, желая показать, что благодарна ей за помощь, Мегги однажды высказала вслух идею, которую втайне давно лелеяла – непреодолимо притягательную, чарующую идею нанести визит в музей, к мистеру Крайтону. Мистер Крайтон, как сразу же припомнила миссис Ассингем, был самым образованным, самым обязательным из должностных лиц; он знал всех, и все знали его, и в частности, именно он по доброте душевной, а также из любви к искусству и истории, стал в свое время одним из путеводных огней в изобилующем опасностями путешествии мистера Вервера. Будучи хранителем одного из богатейших отделов великого национального собрания бесценных экспонатов, мистер Крайтон искренне сочувствовал одержимости частного коллекционера, охотно направлял его и поддерживал, даже когда приходилось смотреть, как тот забирает себе лучшие трофеи, павшие жертвой скудости государственного финансирования. В своем дружелюбии он доходил даже до таких высказываний: если уж Лондон из-за мелочной экономии то и дело упускает редчайшие находки, можно почти утешиться, глядя, как эти заблудшие овечки, дразняще позвякивая своими серебряными колокольцами, рано или поздно уплывают одна за другой к берегам Миссисипи, в волшебную долину чудес, уже успевшую прославиться на весь мир. Его «почти» были по-своему неотразимо обаятельны, и перед ними невозможно было устоять, особенно после того, как Мегги и мистер Вервер убедились – или опять-таки почти убедились – что обладают монополией на эти приятные уверения. Итак, зависть музейного хранителя переродилась в симпатию под влиянием более близкого знакомства с отцом и дочерью, и в результате мистер Крайтон занял почетное и ответственное место в обоих домах, но особенно на Итон-сквер. По его приглашению, вспомнила Фанни, Мегги однажды, давным-давно и при ее, Фанни, непосредственном участии, а также ввиду славного имени, которое теперь носила, совершила паломничество в одно из главных святилищ верховного музейного храма – альков со стеллажами, полными увесистых томов в золотисто-коричневых старинных итальянских переплетах, отделанных золотом и слоновой костью, и все эти тома были посвящены генеалогическим записям древнего княжеского рода, к которому принадлежал Америго. По крайней мере, такое впечатление возникало при первом взгляде на них и держалось необыкновенно прочно, хотя в силу суровой необходимости так и осталось поверхностным, по каковому поводу у Мегги вырвался совершенно очаровательный вздох огорчения. Она решила непременно как-нибудь прийти туда еще, порыться получше, не торопясь и со вкусом, но миссис Ассингем что-то не могла припомнить ни одного повторного визита. В счастливой жизни Мегги он постоянно уступал место разнообразным другим визитам, каждый из которых по-своему служил подтверждением высокой степени благородства крови Америго, ее богатого состава и многочисленных замечательных родственных связей; ну а позднее, очевидно, благочестивый порыв несколько ослаб, следуя руслу общей растерянности.

Тем не менее, как выяснилось, недавний разговор с мистером Крайтоном вдохнул новую жизнь в увядшие было планы, и Мегги теперь говорила о них так, словно они были