Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

— Да, — продолжал он, — Красавица с характеромзаговаривает со мной на улице, и я не был бы джентльменом, если бы не внял ей.Красавица с характером говорит мне, почтив меня доверием: «Я любознательна, и уменя есть кой-какие особые побуждения. Скажите, вы не более порядочны, чембольшинство людей?» На это я отвечаю: «Сударыня, я родился джентльменом иджентльменом умру, но что касается порядочности, то тут я не претендую накакое-либо превосходство. Это была бы непростительная глупость с моей стороны».— «Вся разница между вами и другими, — любезно замечает она, — в том, что вы обэтом говорите вслух». Она, нужно отдать ей справедливость, знает общество. Япринимаю полученный комплимент галантно и вежливо. Галантность и вежливость —мои природные свойства. Тогда она делает мне предложение, суть которого вследующем: она часто видела нас вместе; она знает, что на сегодня я — другсемьи, свой человек в доме; из любознательности и из особых побуждений онаинтересуется их жизнью, их домашним укладом, хотела бы знать, любят ли BellaGowana, лелеют ли Bella Gowana, и все такое прочее. Она небогата, но может мнепредложить некоторое скромное вознаграждение за некоторые скромные услуги вэтом духе. Я выслушиваю и великодушно соглашаюсь — великодушие тоже одно из моихприродных свойств. Что поделаешь? Такова жизнь! На том стоит свет!

Все это время Кленнэм сидел спиной к нему, ноРиго, следивший за ним своими блестящими, слишком близко посаженными глазами,должно быть, угадывал по самой его позе, что во всех этих хвастливых признанияхне было для него ничего нового.

— Ффуу! Прекрасная Гована! — сказал Риго,затягиваясь и выпуская дым с таким видом, точно стоит ему дунуть, и та, о комон говорил, развеется в воздухе, как эта струйка дыма. — Очаровательна, нонеосторожна! Не следовало ей секретничать в монастырской келье насчет того, какприпрятывать письма старых поклонников подальше от мужа. Да, да, не следовалобы. Ффуу! Прекрасная Гована допустила ошибку.

— Хоть бы поскорее вернулся Панкс! —воскликнул Артур. — Этот человек отравляет воздух в комнате своим присутствием!

— Ба! Зато он хозяин положения, здесь, как ивезде! — сказал Риго, сверкнув глазами и прищелкнув пальцами. — Так всегдабыло; так всегда будет. — Сдвинув вместе все три стула, находившиеся в комнате(кроме них, было еще только кресло, в котором сидел Кленнэм), он разлегся наних и запел, ударяя себя в грудь, точно это к нему относились слова песни:

Кто там шагает в поздний час? Кавалер де лаМажолэн.

Кто там шагает в поздний час? Нет его веселей.

Подпевай, скотина! Ты отлично подпевал мне вмарсельской тюрьме. Подпевай же! Не то я сочту себя обиженным и рассержусь, атогда, во имя всех святых, забитых насмерть камнями, кое-кому придетсяпожалеть, что и его не забили заодно!

Придворных рыцарей краса, Кавалер де лаМажолэн,

Придворных рыцарей краса, Нет его веселей.

Отчасти по старой привычке к подчинению,отчасти из боязни повредить своему покровителю, отчасти потому, что ему всеравно было, петь или молчать, Кавалетто подхватил припев. Риго захохотал иснова стал курить, прикрыв глаза.

Прошло не больше четверти часа до того, какшаги мистера Панкса послышались на лестнице, но Кленнэму эти четверть часаказались вечностью. Судя по звуку шагов мистер Панкс шел не один; и в самомделе, когда Кавалетто отворил дверь, он вошел в сопровождении мистераФлинтвинча. Не успел последний переступить порог, как Риго вскочил и с крикомвосторга бросился ему на шею.

— Мое почтение, сэр, — сказал мистерФлинтвинч, довольно бесцеремонно высвобождаясь из его объятий. — Нет, нет,увольте; с меня достаточно. — Это относилось к угрозе нового порыва со сторонывновь найденного друга. — Ну, Артур? Помните, что я вам говорил насчет спящейсобаки и сбежавшей собаки? Как видите, я был прав.

Невозмутимый, как всегда, он огляделся посторонам и покачал головой с назидательным видом.

— Так это и есть долговая тюрьма Маршалси, —сказал мистер Флинтвинч. — Кхм! Неважный рынок вы, как говорится, выбрали дляпродажи своих поросят, Артур.

Артур терпеливо ждал, но Риго не отличалсятаким терпением. Он почти свирепо ухватил Флинтвинча за лацканы сюртука изакричал:

— К черту рынок, к черту продажу, к чертупоросят! Ответ! Где ответ на мое письмо?

— Если вы найдете возможным на минутуотпустить меня, сэр, — заметил мистер Флинтвинч, — я сперва передам мистеруАртуру записку, предназначенную ему.

Сказано — сделано. В руках у Артура очутилсялисток бумаги, на котором дрожащей рукой его матери было нацарапано: «Надеюсь,довольно того, что ты разорился сам. Не вмешивайся еще и в чужие дела. ИеремияФлинтвинч говорит и действует от моего имени. Твоя М. К.».

Кленнэм дважды перечитал записку и, не говоряни слова, разорвал ее на клочки. Риго между тем завладел креслом и уселся наего спинку, поставив на сиденье ноги.

— Ну, Флинтвинч, красавец мой, — сказал он,следя глазами за разлетавшимися обрывками записки, — ответ на письмо!

— Миссис Кленнэм трудно писать, мистерБландуа, пальцы у нее сведены болезнью, и она надеется, что вы удовлетворитесьустным ответом. — Мистер Флинтвинч весьма неохотно и со скрипом вывинтил изсебя упомянутый ответ. — Она шлет вам поклон и передает, что, в общем, находитваши условия приемлемыми и готова на них согласиться. Но окончательно вопросбудет решен через неделю, в назначенный вами день.

Мсье Риго расхохотался и, спрыгнув со своеготрона, сказал:

— Ладно! Пойду искать гостиницу. — Тут ему наглаза попался Кавалетто, сидевший в прежней позе у двери. — Вставай, скотина! —крикнул он. — Ты со мной ходил против моей воли, теперь пойдешь против своей. Явам уже сказал, мелюзга, я создан, чтобы мне прислуживали. Вот мое требование:пусть этот контрабандист находится при мне всю неделю в качестве слуги!

В ответ на вопросительный взгляд КавалеттоКленнэм кивнул, а затем прибавил вслух:

— Если не боитесь.

Кавалетто энергично затряс в знак протестапальцем.

— Нет, господин, теперь, когда мне уже ненужно скрывать, что он когда-то был моим товарищем по заключению, я его небоюсь.

Риго не удостоил вниманием этот краткийдиалог, покуда не закурил на дорогу последнюю папиросу.