Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

— Мне не нужны деньги; на что они мне? Они неимели бы для меня никакой цены, если бы не вы. Разве может богатство дать мнепокой, если я знаю, что вы в тюрьме? Разве мысль о вашем несчастье для меня нехуже самой горькой нищеты? Позвольте же мне помочь вам! Позвольте отдать вамвсе, что я имею! Позвольте доказать, что я не забыла и никогда не забуду, каквы были добры ко мне в то время, когда я не знала другого дома, кроме этойтюрьмы. Дорогой мистер Кленнэм, сделайте меня самым счастливым человеком насвете, ответьте «да»! Или хотя бы не отвечайте ничего сегодня, дайте мне уйти снадеждой, что вы подумаете и согласитесь — не ради себя, ради меня, только радименя! Ведь для меня не может быть большего счастья на земле, чем сознание, чтоя сделала что-то для вас, что я заплатила хотя бы частицу своего огромногодолга любви и признательности. Простите меня, мне трудно говорить. Трудносохранять ободряющее спокойствие, видя вас в этих стенах, где я провела такмного лет, где столько насмотрелась горя и нужды. Слезы душат меня. Я не могуудержать их. Прошу же вас, умоляю вас, теперь, когда вы в беде, неотворачивайтесь от вашей Крошки Доррит. Всем своим изболевшимся сердцем умоляювас, дорогой мой, любимый мой друг! Возьмите мое богатство, и пусть онообернется для меня величайшим благом!

Она уронила голову на руку Кленнэма,сплетенную с ее рукой, и звезда больше не озаряла ее лица.

Уже почти стемнело, когда Артур ласковымдвижением приподнял ее голову и тихо ответил:

— Нет, моя дорогая Крошка Доррит. Нет, дитямое. Я не могу принять подобную жертву. Свобода и надежды, купленные такойдорогой ценой, будут мне вечным укором, непосильной тяжестью. Но видит бог, какойблагодарностью и любовью переполнена моя душа.

— И все же вы не хотите, чтобы в тяжелуюминуту я доказала свою преданность вам.

— Скажем лучше так, дорогая моя Крошка Доррит:и все же я хочу доказать свою преданность вам. Если бы в те отдаленные дни,когда вашим домом была тюрьма, а единственным вашим нарядом это платье, я былучше себя понимал и точней читал в собственном сердце; если бы моя замкнутостьи неверие в себя не помешали бы мне разглядеть свет, который я так ясно вижутеперь издалека, когда мне уже не догнать его на своих слабых ногах; если бы ятогда понял и сказал вам, что люблю вас и почитаю не как свое бедное дитя, нокак женщину, чья рука поистине могла бы возвысить меня и сделать счастливее илучше; если бы я воспользовался тогда этой возможностью, теперь уже упущеннойнавсегда — ах, зачем, зачем я упустил ее! — и если бы что-нибудь разлучило насв то время, когда у меня был кое-какой достаток, а вы жили в бедности, я иначеответил бы на ваше великодушное предложение, милая моя, дорогая моя девочка,хоть и тогда стеснялся бы принять его. Теперь же об этом не может быть и речи —не может быть и речи.

Ее руки, сложенные в немой мольбе, говорилибольше любых слов.

— Я уже довольно опозорен, Крошка Доррит. Я нехочу пасть еще ниже и увлечь в своем падении вас, такую хорошую, благородную,добрую. Господь благословит и наградит вас за вашу доброту. Что прошло, то невернется.

Он обнял ее с нежностью отца, обнимающегодочь.

— Я теперь еще старше, еще угрюмее, еще менеедостоин вас, чем прежде, но не стоит вспоминать о том, каким я был, вы должнывидеть меня таким, каков я есть. Позвольте мне поцеловать вас на прощанье, дитямое. Вы могли стать мне ближе, но дороже стать не могли, моя Крошка Доррит,далекая и навеки для меня утраченная — ведь я разбитый старый человек, чей путьуже почти окончен, тогда как ваш только начинается. У меня недостает духупросить, чтобы вы забыли обо мне и моих невзгодах, но я прошу вас помнить менятаким, каков я есть.

Зазвонил колокол, предупреждающий посетителей,что пора уходить. Кленнэм снял со стены плащ и с нежной заботливостью укуталее.

— Еще два слова, Крошка Доррит. Нелегко мнеговорить их, но это необходимо. Прошло то время, когда вас что-то связывало стюрьмой Маршалси. Вы понимаете меня?

— Нет, нет, вы этого не скажете! — воскликнулаона, заломив руки, и слезы отчаяния хлынули из ее глаз. — Вы не запретите мнеприходить к вам, не откажетесь от меня совсем!

— Я сделал бы это, если б мог; но я не в силахлишить себя радости видеть это милое лицо. Только не приходите часто, приходителишь изредка. Здесь в воздухе разлита зараза, и я чувствую, что она ужекоснулась меня. Ваше место в более светлом я прекрасном мире. Не возвращайтесьвспять, Крошка Доррит. Идите другим путем, который приведет вас к счастью.Господь благословит вас! Господь вознаградит вас за все!

Тут Мэгги, которая все это слушалапригорюнившись, вдруг закричала:

— Ах, маменька, отправьте его в больницу,отправьте его в больницу! Если вы не отправите его в больницу, он невыздоровеет. А крошечная женщина, та, что всегда сидела за прялкой, она можетпойти к принцессе и сказать: «Вы зачем держите курятину в шкафу, давайте еесюда!» И принцесса даст ей курятины вволю, и она накормит его, и все будетхорошо.

Это вмешательство пришлось как нельзя болеекстати, потому что колокол уже перестал звонить. Артур снова заботливо укуталКрошку Доррит плащом и, подав ей руку, проводил вниз (хотя до ее прихода едвадержался на ногах от слабости). Она была последней посетительницей, покидавшейтюрьму, и ворота захлопнулись за ней с тяжелым, сумрачным лязгом.

Погребальным звоном отозвался этот звук в душеАртура, и силы снова изменили ему. С большим трудом он одолел подъем по лестнице,и когда вошел к себе в комнату, мрак и одиночество надвинулись на него, отнимаявсякую надежду.

Уже около полуночи, когда в тюрьмедавным-давно все утихло, заскрипели ступени под чьими-то осторожными шагами, азатем кто-то осторожно постучал в дверь. Это был Юный Джон, в одних чулках. Онпроскользнул в комнату, затворил за собой дверь и сказал шепотом:

— Это против правил, но все равно. Я решил такили иначе пробраться и повидать вас.

— А что случилось?

— Ничего не случилось, сэр. Я дожидался миссДоррит за воротами. Мне думалось, вам приятно будет узнать, что онаблагополучно вернулась домой.

— Благодарю вас, Джон, благодарю вас. Вы,стало быть, проводили ее?

— До самой гостиницы, сэр. Это та жегостиница, где останавливался мистер Доррит. Мы шли пешком всю дорогу, и миссДоррит так ласково говорила со мной, что все во мне перевернулось. Как выдумаете, почему она предпочла идти пешком?

— Не знаю, Джон.