Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

удалены более молодые и либерально настроенные инструкторы, консультанты и советники, создававшие модели возможных демократических реформ и дискутировавшие о демократическом социализме. Это означало усиление роли М. А. Суслова, А. А. Громыко и КГБ. Внешняя политика СССР также стала более жесткой.

Неожиданно я получил письмо из Москвы от старого друга – биохимика Г., который планировал приехать в Лондон и хотел со мной встретиться. Еще в 1950-е годы я много ему помогал в обеспечении радиоизотопами. Он был аспирантом в одном из институтов АН СССР и вел тему по нуклеиновым кислотам. Однако по новым правилам для работы с радиоактивностью его лаборатория не прошла необходимого переоборудования и лишилась возможности заказывать радиоактивные изотопы. Моя лаборатория была оборудована лучше, имела спецканализацию и все другие условия. Я поэтому иногда заказывал радиоизотопы и для Г. – он высылал за контейнерами курьера на мотоцикле. Это позволило ему закончить диссертацию в срок. Сейчас он был уже профессором и кандидатом в члены-корреспонденты АН СССР. Но наше общение в последние пять-шесть лет было очень редким, в основном на конференциях.

Я написал ему, что буду рад его видеть. Целей своего визита он не сообщал. Я пообещал показать ему институт и познакомить с биохимиками, которые тоже работали с нуклеиновыми кислотами.

Точную дату приезда Г. в Лондон я не помню. Гостиница у него не была забронирована, и он приехал на такси сразу в институт. На ночь мы предложили ему остаться в нашем доме. Беседовали обо всем, и я был рад его видеть. Других гостей из СССР у нас еще не было. На следующую ночь он попросил меня найти ему недорогую гостиницу. Мы устроили его там, где жили сами в январе. Ознакомившись с нашим житьем-бытьем, после ужина с вином Г. захотел посмотреть окрестности. Было еще светло. Я пошел с ним на прогулку по ближайшим улицам. Во время прогулки мой друг стал расспрашивать о моих дальнейших планах. Главное, что его интересовало, – собираемся ли мы возвращаться домой по истечении срока визы или планируем остаться в Англии. Я заверил Г., что мы обязательно вернемся, по проблемам старения работа в СССР более полноценна, чем в Англии. «А может быть, тебе лучше переехать в Штаты? – неожиданно сказал Г. – Там тебе могут дать большую лабораторию. Зачем тебе возвращаться обратно в Боровск? Здесь ведь условия намного лучше. Сына тоже сможешь пригласить к себе… Должны отпустить…»

Поздно вечером я на автобусе отвез Г. в гостиницу. На следующий день он планировал визит в Институт рака в центре Лондона. Обдумывая наши беседы, я пришел к выводу, что вопросы о наших планах на будущее и совет переехать в США не были случайными. Они не являлись логическим следствием нашей беседы и не звучали достаточно искренне. Если бы их задавал мне Григорий Свирский, я бы не удивился. Но Г. всегда отличался исключительной осторожностью и лояльностью. От него было слишком странно услышать совет о переезде в Штаты. Где-то в Москве явно интересовались моими планами. Близилась половина нашего срока в Лондоне, и нашим «кураторам» в Москве очень хотелось знать перспективы. Для них было бы весьма желательно, чтобы Жорес Медведев стал невозвращенцем, очевидно была уверенность, что так оно и будет. Тандем Жореса и Роя Медведевых был бы дискредитирован. Но эта уверенность к маю поколебалась. Принятие указа о лишении гражданства – без всякого на то повода – наоборот, дискредитировало бы власть, неспособную ужиться в столь большой стране со скромным научным сотрудником. Подобный указ был бы чистым беззаконием и произволом. Но риск такой возможности после бесед с Г. стал для меня более очевидным. Я решил поэтому готовиться к осуществлению другого плана, бывшего у меня в резерве. Мой первый план, который состоял в полном ограничении активности в Англии лишь научной работой, мог оказаться, по-видимому, не вполне надежным.

Попытка получить международный иммунитет

Еще в 1964 году мне пришло в Обнинск письмо из Парижа в большом и плотном конверте ЮНЕСКО, вверху которого стоял штамп «конфиденциально». На конверте был мой старый адрес в Тимирязевской академии, откуда мне его переслали в Обнинск. В ЮНЕСКО не понимали, что штамп «конфиденциально» означает лишь то, что конверт будет обязательно вскрыт, письмо прочитано и даже скопировано советской почтовой цензурой.

Послание было кратким и подписано Адриано Буццати-Траверзо (Adriano Buzzati-Traverso), заместителем генерального директора по науке. Мне предлагали принять участие в конкурсе на членство в экспертном совете по биохимии, физиологии и применению радиоактивных изотопов в научных исследованиях. При этом упоминалось, что мое имя было включено в число возможных экспертов еще в 1957 году после моего пленарного доклада на Международной конференции ЮНЕСКО по применению радиоактивных изотопов в Париже (я писал об этой конференции в главе 2). К письму была приложена довольно обширная анкета с различными вопросами. К заполненной анкете требовалось добавить список опубликованных работ. Подчеркивалось, что Директорат ЮНЕСКО выбирает экспертов самостоятельно, а не на основании рекомендаций правительств тех стран, которые входят в эту организацию.

Я прочитал это письмо Тимофееву-Ресовскому, недавно вступившему в должность заведующего нашим отделом.

«О, Адриано, – воскликнул он с удивлением, – это же мой ученик по дрозофиле!.. Ему было лет двадцать пять, когда он приехал к нам в Берлин из Милана. Очень способный парень. Он эволюционными проблемами занимался и популяционной генетикой, потом его избрали профессором, кажется, в Неаполе…»

Я заполнил полученные анкеты и написал в ответном письме Буццати-Траверзо о Тимофееве-Ресовском и о том, что работаю сейчас в его отделе. Заполненная анкета означала, что я был согласен на рассмотрение моей кандидатуры для экспертных обязанностей. Согласие не означало, что мне необходимо для этого переселяться в Париж. Экспертные задания можно было выполнять и в Обнинске. Однако эксперты любых подразделений ООН (по продовольствию в Риме, по здравоохранению в Женеве, по науке, культуре и образованию в Париже, по атомной энергии в Вене) получали статус «международных служащих» и паспорта ООН, не требующие никаких виз. Они должны были защищать интересы всех стран, а не своих собственных. Точно всех возможностей и привилегий экспертов ООН я тогда просто не знал.

В полученном мною пакете был и конверт для ответа с адресом в Париже и какой-то талон для приоритетной отправки ответа почтой. Я дополнил это регистрацией заказного отправления на почте и уведомлением о вручении. Уведомление ко мне не вернулось, и никаких новых писем от Буццати-Траверзо я не получал. По-видимому, мое письмо просто не дошло до адресата.

Теперь, в июне 1973 года, какой-либо статус в ЮНЕСКО – эксперта, консультанта или рецензента –