Золотая чаша - Генри Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «От души»? С чего ты взяла, что это будет не от души? Ты же сама говоришь, что он не слишком удивится. Уж во всяком случае, он должен понимать, что я ни в коем случае не захочу причинить ему боль.
А, вот опять! Нота, уже подмеченная Мегги, – забота о том, как бы не причинить боли. Откуда такая осторожность, вновь спросила она саму себя, ведь папа, как и я, ни на что не жалуется? Мы оба не проронили ни звука, отчего же нас так стараются щадить? Внутренним взором Мегги снова увидела это ясно и отчетливо, и в поведении своего мужа, и в поведении Шарлотты. Занятая своими мыслями, Мегги безотчетно повторила последние слова Америго:
– Ты ни в коем случае не захочешь причинить ему боль.
Она услышала себя как будто со стороны, тем более что в следующую минуту почувствовала, как муж смотрит ей в лицо, очень близко, так близко, что она не могла его толком разглядеть. Он смотрел на нее, потому что был поражен, смотрел очень пристально, хотя ответил достаточно прямо.
– А разве мы сейчас не об этом говорим? Ты сама сказала, что я всячески забочусь о его удобствах и удовольствиях. Он мог бы показать, что заметил это, – продолжал князь, – первым предложив мне путешествие.
– А ты бы поехал с ним? – немедленно спросила Мегги.
Князь примолк не больше чем на мгновение.
– Per Dio!
Мегги тоже на минутку примолкла, но затем заговорила опять с веселой улыбкой – ведь веселье так и играло в воздухе.
– Ты ничем не рискуешь, ведь первым он ни за что не предложит.
Позднее она не могла бы рассказать, да и сама толком не понимала, как получилось, что к концу поездки между ними установилась некая дистанция, почти объявленная вслух. Мегги почувствовала это по тону, когда Америго повторил вслед за ней:
– «Не рискую»?..
– Риск в том, чтобы тебе не пришлось провести с ним слишком много времени. Он такой человек, что непременно подумает, как бы не надоесть тебе. Поэтому и не предложит, – сказала Мегги. – Папа слишком скромен.
Снова их взгляды скрестились в тесном пространстве кареты.
– Ах, эта ваша скромность!.. – Но все же князь улыбался. – Значит, если я не стану настаивать…
– Просто все останется, как есть.
– Ну, то, что есть сейчас, совершенно замечательно, – ответил Америго, хотя и далеко не с той убедительностью, как если бы не было их безмолвной борьбы, попытки взятия в плен и успешного бегства. Однако Мегги не стала опровергать его слов, и через минуту князю пришла в голову еще одна мысль. – Не знаю, хорошо ли это будет. Я имею в виду, хорошо ли мне лезть в их дела…
– «Лезть в их дела»?
– Становиться между твоим отцом и его женой. Но тут есть выход: можно попросить Шарлотту поговорить с ним. – И поскольку Мегги молчала в недоумении, Америго повторил еще раз: – Мы можем попросить Шарлотту, чтобы она предложила ему позволить мне свозить его куда-нибудь.
– О! – сказала Мегги.
– А уж если он станет спрашивать, с чего я это предлагаю, она сможет объяснить ему причину.
Карета замедлила ход, и лакей, соскочив с запяток, уже звонил у двери дома.
– Объяснить, что, по-твоему, это будет просто чудесно?
– Что, по-моему, это будет просто чудесно. То, что нам удалось уговорить ее, убедит и его.
– Понимаю, – отозвалась Мегги. Лакей вернулся, чтобы выпустить их из кареты. – Понимаю, – повторила она, хотя в глубине души несколько растерялась. Ей вдруг подумалось, что мачеха может представить дело так, будто именно она, Мегги, больше всех настаивает на этом путешествии, а ведь главная ее цель – чтобы отец не заподозрил, что она хоть как-то заинтересована в чем бы то ни было.
В следующее мгновение Мегги вышла из экипажа, смутно сознавая, что потерпела поражение. Муж вышел первым, чтобы дать ей дорогу, и теперь дожидался, стоя на краю низкой террасы, высотой в одну ступеньку, перед открытым входом в дом, по обе стороны которого застыли навытяжку слуги. Мегги вдруг охватило ощущение чудовищно формализованной, застывшей жизни. Об этом напоминало и нечто в лице Америго, вновь смотревшего ей прямо в глаза в сумрачном свете уличных фонарей. Он только что дал ей вполне ясный ответ. Больше, похоже, говорить было не о чем. Как будто она планировала оставить за собой последнее слово, и вдруг увидела, что он опередил ее и наслаждается этим. Как будто – как это ни покажется невероятно – он отплатил ей минутным неприятным чувством, маленькой новой тревогой за то, что она ускользнула от него там, в карете.
4
Возможно, новые тревоги Мегги успели бы развеяться ввиду того, что за последующие несколько дней она ни разу не замечала ничего в подтверждение их, и более того, ее поразило обилие разнообразных свидетельств той перемены, которой она добивалась с таким упорством. К концу недели Мегги стало ясно: если ее в каком-то смысле «накрыло волной», то и с ее отцом случилось то же самое, а в результате ее муж и его жена взяли их в кольцо и вся четверка вела теперь жизнь стадную и оттого почти отрадную, если верить беспечальной видимости. Возможно, это произошло случайно, в силу простого совпадения – по крайней мере, так Мегги говорила себе поначалу; но с течением времени непрестанно появлялись все новые обстоятельства, как бы случайные, приятные поводы – о, безусловно, лишь самые приятные, какими Америго, в частности, умел их сделать, – поводы для разнообразных совместных развлечений и увлекательных приключений. Как-то само собой каждый раз оказывалось, к общей радости, что все хотят одного и того же и в одно и то же время. Все это казалось довольно забавным, если вспомнить, что отец с дочерью доселе так редко высказывали какие бы то ни было пожелания. Впрочем, было не столь уж противоестественно, если Америго и Шарлотта наконец слегка утомились обществом друг друга, и им в поисках отдохновения не спускаться вновь на более низкий уровень внутрисемейного общения, а, напротив, стремиться втянуть своих спутников жизни в скоростной поезд, где они сами так прочно обосновались. «Мы в поезде, – твердила про себя Мегги после обеда с леди Каслдин на Итон-сквер. – Мы с отцом вдруг проснулись и увидели, что мчимся куда-то вдаль, как будто нас сонных перенесли в вагон; погрузили, точно пару тюков в товарный вагон.
Я же хотела „сдвинуться с места“, вот и двигаюсь, ничего не скажешь, – могла бы она прибавить. – Еду безо всяких