Золотая чаша - Генри Джеймс

Найдешь тут возможность, как же! Такая мысль тоже успела пронестись в ее голове, пока Мегги окончательно приготовилась к прогулке. Эти хлопоты оттого и были ей так дороги, так трепетно милы, что напоминали прежние времена, когда все было проще, когда она бесчисленное количество раз вот так же готовилась к выходу из дому вместе с отцом. Собралась она быстро, несмотря на поток мыслей, от которых временами у нее перехватывало дыхание. Осталось еще время приостановиться на верхней площадке лестницы и спросить себя, не получается ли, с чисто практической точки зрения, что она должна попросту принести отца в жертву? Мегги не стала разбирать в подробностях, что означает в данном случае «принести в жертву», да в этом и не было надобности, настолько отчетливо она представила себе, в одном из своих тревожных озарений, как он дожидается ее внизу, расхаживая по гостиной, где всюду расставлены цветы и через открытые окна льется теплый, душистый ветерок, как медленно и рассеянно он двигается, такой стройный, моложавый и такой смирный с виду, похожий – если позволить себе несколько вольную метафору – скорее на ее ребенка, чем на родителя. Очень может быть – с него станется! – он и приехал-то затем, чтобы так прямо и сказать ей всеми словами: «Принеси меня в жертву, душечка моя! Пожертвуй мною, пожертвуй, очень тебя прошу!» Если сильно захотеть, можно добиться, чтобы он высказал все это вслух, нежным и заботливым голосом, похожим на жалобное блеяние белоснежного и чрезвычайно разумного агнца, обреченного на заклание. Усилием воли Мегги отогнала необыкновенно яркое видение и двинулась дальше, вниз по лестнице. Когда Мегги спустилась в гостиную и увидела отца, сердце у нее сжалось от мысли, что привидевшийся ей выход невозможен, невозможен именно потому, что отец все понимает и что намерения его настолько прозрачны. Она помнила об этом, улыбаясь ему все той же лицемерной улыбкой, помнила, натягивая перчатки, помнила, когда отвлеклась от перчаток, сперва – чтобы чуточку элегантнее повязать ему галстук, потом – чтобы по давней привычке потереться носом о его щеку, словно прося прощения за свое тайное безумие. Как только она окончательно убедится в его намерении, дело будет закрыто раз и навсегда, и лицемерие придется удвоить. Пожертвовать отцом можно было лишь при одном условии: если бы он не догадывался, ради чего им пожертвовали. Мегги поцеловала его, поправила ему галстук, о чем-то говорила, вышла с ним из дома, взяв его под руку (чтобы вести, не для того, чтобы он ее вел) примерно таким жестом, каким в детстве прижимала к себе свою любимую неразлучную куклу – и все это с одной-единственной целью: не дать ему хотя бы отдаленно догадаться, ради чего все это делается.

5

Казалось, ее старания были вполне успешны, пока они не добрались до парка, где мистер Вервер совершенно неожиданно для Мегги не проявил ни малейшего желания отправиться разыскивать Принчипино. Это было видно из того, как они присели погреться на солнышке, выбрав себе пару стульев, стоящих на отшибе, и как отец вдруг умолк, будто ожидая, чтобы Мегги наконец заговорила о чем-то более содержательном. От этого она только острее ощутила, насколько запретны для нее любые содержательные темы; о чем ни подумаешь – заговорить об этом все равно что спустить с поводка собаку, идущую по горячему следу. Мигом разнюхает правду (Мегги глубоко верила, что все ее догадки – чистая правда), на которую даже и намекать невозможно. По крайней мере, именно так дело виделось Мегги с ее страстью к осторожности. Ей мерещился грозный смысл решительно во всем, что попадалось на глаза, но нужно было смотреть, не дрогнув, ничем не выдав себя. Несколько раз, пока они сидели в парке, могло показаться, что мистер Вервер наблюдает за тем, как Мегги обдумывает каждое слово, старательно обходя подводные камни. То и дело наступала пауза, когда Мегги, словно за ожесточенной карточной игрой на деньги, как будто вызывала его рискнуть и обвинить ее в мошенничестве. Позднее, воскрешая в памяти тот день, она положительно гордилась своим великолепным представлением. Когда по прошествии часа отец и дочь направились домой и застали там дожидавшихся их Америго и Шарлотту, Мегги могла с чистой совестью сказать себе, что она выполнила свой план полностью, хоть и поставила себе исключительно трудную задачу: добиться, чтобы их взаимоотношения ничем не уступали высокому стандарту того эпизода далекого, невозвратного прошлого, что постоянно стоял у нее перед глазами, словно оправленная в раму картина в музее, на которой изображена наивысшая точка их былого счастья – летний вечер в «Фоунз», когда они сидели рядышком под деревьями, совсем как сейчас, погруженные в золотую дрему, с безоблачной верой в свою счастливую звезду. Может быть, даже разговор о переезде в «Фоунз» таит в себе ловушку? Ведь она не предложила этого первой, хотя отец словно нарочно медлил, выжидая, что она скажет. А она втайне говорила самой себе: «Возможно ли нам снова поселиться там, в нашем нынешнем виде? Могу ли я отважиться на это? В деревне будет еще труднее поддерживать видимость благополучия, справлюсь ли я?» Терзаясь этими внутренними сомнениями, она ничего не замечала вокруг – так, по крайней мере, вспоминалось ей впоследствии. Вспоминалось и то, что ее спутник, хоть и не проявляя сколько-нибудь заметной настойчивости, первым разбил лед, примерно как в тот вечер на Итон-сквер, после приема в честь Каслдинов.

Мыслями она была сейчас далеко, пытаясь представить себе, чем может обернуться лето в «Фоунз» с Америго и Шарлоттой, чье присутствие станет еще более ощутимым под теми бездонными небесами. А что, если отец только притворяется, что всерьез говорит об этом? Точно так же, как она только притворяется, что слушает? Во всяком случае, мистер Вервер в конце концов оставил эту тему. Но в разговор после этого как бы невольно вторглась новая нотка. Мегги внезапно оторвалась от своих размышлений, ощутив, что отец как будто нарочно подражает золотой интонации их прежних чудесных разговоров. И под конец он вдруг спросил – ни больше ни меньше! – не считает ли она, что будет очень хорошо, просто очень даже хорошо, если он на несколько недель под каким-нибудь предлогом увезет князя из Англии. Тогда Мегги поняла, что ее муж все-таки не оставил своей «угрозы», ведь сейчас перед нею, очевидно, был результат. О, этот результат занял все оставшееся время прогулки, не покидал их ни на минуту