Я живу в этом теле - Юрий Никитин

Троллейбус довольно споро довез меня по Пресненскому валу домебельного магазина, вон моя шестнадцатиэтажка, на тротуарах пусто, словногород вымер. Троллейбус подкатил к остановке, двери с шипением сложились вгармошку.

Я выскочил из передней, так ближе. Троллейбус долго стоятьне будет, я бегом обогнул его спереди, краем глаза успев увидеть высоко замутным стеклом размытый силуэт толстой бабы-водителя за рулем, перебежал черезшоссе, держа глазами ярко освещенную витрину на той стороне улицы… Сзадивжикнуло, спину обдало волной воздуха. Что-то стремительно царапнуло поотставленной в беге назад подошве, да так, что я едва удержался на ногах!

Я уже выскочил на тротуар, тогда лишь оглянулся и посмотрелвдоль шоссе. В груди стало холодно. И чем больше я смотрел вслед стремительноудаляющимся красным огонькам, тем холод становился злее.

Этот легковой автомобиль на огромной скорости обгонялтроллейбус, когда я неожиданно выскочил на дорогу. Водитель, возможно, не успелменя даже заметить, разве что смутно мелькнувший силуэт, мне лишь заделоколесом или крылом подошву.

На подгибающихся ногах я побрел по тротуару. Выходит, еслибы чуть помедлил, меня бы в лепешку. От такого удара на десятки шаговотшвырнуло бы уже окровавленный труп.

Кто? Кто за мной охотится? Кто пытается убить таким образом,чтобы это походило на простой несчастный случай?

Я ощутил, как плечи сами собой передернулись. Моечеловеческое тело с опозданием среагировало на весь ужас происходящего. Если быего расплющило, то, по всей видимости, погиб бы и я. Не это тело, черт с ним, ая, настоящий, который всажен в это образование из мяса и костей так умело. Темсамым раскрылось бы, что я не являюсь простым человеком, обычным обитателемэтой планеты!

– Я виноват, – произнес я вслух, но шепотом, чтобыникто не услышал поблизости. – Я сорвал бы всю операцию. Я проявилбеспечность. Прости, я постараюсь собраться и приступить к выполнению задания.

В холодильнике отыскалась литровая стеклянная банка снарезанной крупными ломтями селедкой. Сквозь запотевшее стекло блестели свежимисрезами кольца репчатого лука, белые с оранжевым, а сами толстые, каккабанчики, ломти селедки истекали соком. Я сглотнул слюну. Банка перекочевалана стол, за спиной лязгнула дверца, тут же злорадно загудело. Я привычно ткнуллоктем в холодный корпус, гудение оборвалось.

Так же привычно запустил два пальца, поймал верхний кус,прихватив и пару колец лука. Рот моего существа раскрылся еще до того, как явыудил добычу.

В голове начало проясняться уже после второго ломтика, акогда сжевал пятый, во рту стало солено, но в голове ясно. С некоторымудивлением ощутил, насколько сильно завишу от того, что ем. Можно таблеткуанальгина или чего-то подобного, а можно просто что-то съесть. Съесть бы то,что разом воскресило мою память! Даже зная, что для успешного выполнения моегозадания нужна именно вот такая амнезия, все же, наверное, не удержался бы.Может быть, потому, что я не какой-нибудь супербоец. Иначе не чувствовал бытакого страха, даже ужаса перед этим диким миром. Но, наверное, заброшенных вэтот мир супергероев тут же выявляют. Иначе почему Те, Пославшие Меня, решили,что я вот такой, трусливый и растерянный, как две капли воды похожий на всехостальных обитателей планеты, смогу подобраться к некой тайне гораздо ближе?

Селедку запил пивом, голова не прояснилась, напротив –потяжелела, но наступило странное тупое спокойствие. Некоторое время простосидел перед телевизором: на душе, как и в желудке, странное успокоение.

На светящемся экране сменялись цветные картинки, мельтешили.Наконец начал вычленять звуки, понимать смысл. Передача из какого-тосупердворца, где ярко и богато одетые люди, все в сверкающих кристаллах на шее,в ушах и на пальцах, заполнили зал, а еще более яркие на безумно освещеннойсцене что-то выкрикивают, на что весь зал хлопает в ладони и взрывает??якриками.

– Туземцы, – пробормотал я. – Ну почему,почему меня забросили именно сюда?

Судя по моей записной книжке, живу более чем уединенно.Телефонных номеров дюжины две, из них половина – женские. С комментариямио степени податливости, слабостях, капризах. Страничка с интернетовскимиадресами, реакция на переустановки нафигаторов, когда все летит на фиг. Но сейчасИнтернет ни к чему.

Поколебавшись, позвонил Валентину. Однокурсник, звезда, егоуже всерьез называют по отчеству, в то время как меня с остальными –только из вежливости, да и то совсем изредка. На том конце долго не отвечали, яне удивился, меня тоже не всегда застанешь у телефона в готовности снятьтрубку. Выждал семь гудков, перезвонил следующему. А потом еще следующему.

На месте оказался только пятый по списку, Петр Криченко.Взял он трубку удивительно быстро, словно сам уже опускал ладонь на трубку,намереваясь звонить:

– Алло?

Голос его не изменился, хотя я вспомнил с некоторойнеловкостью, что не виделся с ним уже лет пять, а по телефону последний разговорил почти год назад. Суховатый, подтянутый, если такое можно сказать оголосе, как и сам Петр, в недавнем прошлом военный летчик-испытатель, уже напенсии, у них там год за три, если не за пять, и когда ГАИ останавливает его запревышение скорости, чуть ли не вбивают в наручники за предъявление пенсионногоудостоверения: какой пенсионер в тридцать пять лет?

– Привет, Петя, – сказал я. – Извини, чтопоздно. Но ты ж вроде сова? Ты никогда раньше часа ночи не ложился, а сейчасеще только… А, черт, уже в самом деле час. В самом деле не спишь? Давненько неслышал, как ты дачу обихаживаешь. Уже хотя бы вскопал участок?

На том конце послышался короткий смешок:

– Собираюсь. Уже и магазин присмотрел, где как-нибудьпри случае куплю лопату. Хороший магазин. Реклама по всем телеканалам. Они ещеводкой и дубленками торгуют. Сам понимаешь, лопаты из такого магазина самиучасток перекопают.

– Давно мы не встречались, – согласился я. –Знаешь, только что звонил Валентину.

Из трубки донесся легкий шорох, затем Петр легонькокашлянул, голос его был неуверенный, словно сам не был уверен, можно ли такоеговорить вслух:

– Ты ему звонил?

– Да.

– Ну и…

– Не ответил.

После паузы Петр ответил с тем же неловким смешком:

– Жаль. Интересно бы узнать, как там.

Я насторожился.

– Где?

– Там, – повторил он. – Там… Куда все уходят.Ты, похоже, не знаешь, но Валентин уже никому ничего не скажет. По крайнеймере, по телефону. Он мертв.

Я ахнул:

– Но как же… Он же так берегся! Он не то что самолетом,он в такси не садился! Или что-то изменилось?

В голосе Петра чувствовалась такая горечь, что у меня во ртупоявилась вязкая слюна, словно я сам наглотался полыни.