Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев - Хелен Раппапорт

Даже в этот драматический, решающий момент выше всего для этих людей было решение комитета. Оставив их обсуждать свои вопросы, четыре американца вернулись на Невский, который выглядел необычайно спокойным. Люди прогуливались по проспекту, некоторые явно собирались в театр, куда вполне могла бы направиться и эта четверка, поскольку у нее на руках были билеты на балет в Мариинку в тот вечер. «Сегодня к ночи вышел на улицу весь город, – заметил Рид, – все, кроме проституток», которые, казалось, почувствовали витавшую в воздухе опасность. Отказавшись от посещения балета, четверка американцев решила вернуться в Смольный на открытие Второго Всероссийского съезда Советов. «Вместе с туманом на старый серый город, казалось, опускалась странная тишина, легкая тишина, почти безмятежность», – отметил Альберт Рис Вильямс. Он был крайне удивлен тем, какой «благонравной, даже достаточно кроткой» выглядела эта революция{915}.

В Смольном же большой зал наверху был переполнен до отказа, в нем кипела бурная деятельность. Хотя помещение не отапливалось, «в нем было жарко от испарений немытых человеческих тел», и, несмотря на постоянные просьбы к товарищам перестать курить, в спертом воздухе висел густой табачный дым{916}. После длительного ожидания съезд наконец начал свою работу. Делегат от группы меньшевиков проинформировал участников съезда, «что его партия все еще находится в процессе разработки плана действий и не в состоянии прийти к какому-либо соглашению». «Нервы были на пределе», – вспоминала Бесси Битти, аудитория становилась все более агрессивной и воинственно настроенной. Спустя сорок минут «вдруг через окна, выходившие на Неву, раздался грохот: Бах! Бах! Бах!» Это орудия «Авроры» вели огонь по Зимнему дворцу{917} [109].

Все в Смольном услышали эти залпы, и открытие съезда превратилось в хаос; более умеренные эсеры и меньшевики (три представителя которых, будучи министрами Временного правительства, оказались в ловушке в Зимнем дворце) добивались того, чтобы съезд уделил основное внимание срочному разрешению сложившегося правительственного кризиса, который привел страну на грань гражданской войны. Через два часа под «методический грохот» пушек Петропавловской крепости, присоединившихся к обстрелу Зимнего дворца (на сей раз – уже боевыми снарядами), и дребезжание окон делегаты уже «кричали друг на друга» в полном разладе{918}. В знак протеста сто или более делегатов ушли, направившись в Зимний дворец, чтобы попытаться освободить своих коллег. Бесси Битти, Луиза Брайант, Джон Рид и Альберт Рис Уильямс последовали за ними. Однако сначала каждый из них обеспечил себя крайне важной тонюсенькой бумажкой из секретариата Военно-революционного комитета, которая позволяла им «свободно перемещаться по всему городу». «Эта бумажка» с синей печатью, как вспоминала Бесси Битти, должна была «послужить верным средством, чтобы открыть множество дверей перед наступлением серой утренней зари»{919}.

Было уже за полночь, Зимний дворец находился в трех километрах; трамваи не ходили, ни одного извозчика не было видно. К счастью, на площади перед Смольным группе американцев удалось забраться на грузовик, полный солдат и матросов, которые собирались поехать на Невский проспект, чтобы разбросать там листовки. Они «весело предупредили нас, что нас всех могут убить, и попросили меня снять со шляпы желтую ленту, так как в нее удобно было целиться снайперам», – вспоминала Луиза Брайант{920}. Когда грузовик загрохотал на большой скорости (Луизе Брайант и Бесси Битти было велено лечь на пол и держаться покрепче), солдаты стали разбрасывать в темноте по казавшимся пустынными улицам пачки каких-то белых бумажек, «прохожие таинственно появлялись из парадных и подворотен, чтобы схватить их и прочитать волнующее обращение: «К гражданам России! Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов»»{921}.

Когда грузовик оказался на Невском проспекте, он направился к Зимнему, но на Екатерининском канале им не разрешили двигаться дальше, и американцы вышли из грузовика. Впереди была слышна стрельба, и их не пропускали вооруженные матросы, охраняющие баррикаду под большим уличным фонарем{922}. Потратив некоторое время на их уговоры и предъявив им свои синие пропуска, американцы в конце концов нашли красногвардейца, который позволил им миновать эту баррикаду и оцепление матросов и выйти к Красной арке, ведущей к Дворцовой площади, откуда им был слышен лишь «хруст стекла» от разбитых окон Зимнего дворца, «покрывавшего булыжники, словно ковер»{923}.

Именно тогда, около 2.45 утра, из темноты неожиданно появился один из матросов. «Все кончено! – кричал он. – Они сдались!» Зимний дворец впереди, несмотря на разбитые окна, озарился светом, «как будто для праздника», и американцы увидели, как внутри двигались люди. Четверка американцев «вскарабкалась на баррикады» за охраной и матросами, последовала за ними к огромному дворцу, откуда теперь «лился свет», и вошла в здание через какой-то подъезд или окно{924} [110]. Оставшихся охранять дворец испуганных молодых юнкеров быстро разоружили; они были благодарны за то, что им позволили уйти без каких-либо последствий. Продемонстрировав свои проштампованные синими печатями пропуска, американцы вошли внутрь и увидели, как группа матросов поднялась по лестнице и начала осматривать помещение за помещением в поисках членов Временного правительства, которые вскоре были обнаружены на верхнем этаже в Малахитовом зале; их вывели под стражей{925}. «Некоторые из них шли вызывающе, с высоко поднятой головой, – вспоминала Бесси Битти. – Другие выглядели бледными, измученными и испуганными. Один или два человека казались совершенно подавленными и надломленными». Американцы молча смотрели, как этих людей уводили прочь; их доставили в Петропавловскую крепость на другом берегу Невы. После этого американцам позволили подняться наверх и самим взглянуть на зал заседаний и «разбитые комнаты», изрешеченные пулями, где шелковые шторы «висели клочьями»{926}. Вскоре их остановила группа настороженных солдат, бормотавших обвинения в их адрес в том, что они были презренными представителями «буржуазии». Американцев вновь выручили их синие пропуска, однако задержавшие их солдаты вначале долго совещались и голосовали за то, стоит ли их отпускать.