Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев - Хелен Раппапорт

После нескольких месяцев тревог и прогнозов ожидаемый большевистский переворот в Петрограде, когда он произошел, явился результатом скорее не героической борьбы рабочих, как это представлено в советской историографии, а капитуляции изможденного и угасавшего Керенского и практически беззащитного правительства. Нет никаких сомнений в том, что к середине октября большевики доминировали в Петрограде, в рядах их партии состояло около 50 000 человек, они контролировали Петроградский Совет. Они были хорошо вооружены, а солдаты и матросы, которые перешли на их сторону, отличались агрессивностью и воинственностью. Бесси Битти в этот раз нашла город, который она полюбила, «опустошенным, уродливым, отталкивающим». «В воздухе стоял запах смерти», и время от времени она пыталась отрешиться от дурных предчувствий, укрывшись в своей гостинице с книгой стихов. В течение нескольких недель все выискивали признаки дальнейших потрясений. «Это уже настало?» – постоянно спрашивали все друг у друга. «Каждый раз, когда гас свет, или отключалась вода, или громко хлопали дверью, или падало полено, Петроград сразу же решал: “Началось!”»{900}

«День за нем члены британской колонии приходили к моему отцу, чтобы спросить у него, что им делать, – вспоминала Мэриэл Бьюкенен. – Была ли надежда, что ситуация улучшится? Будут ли их жены и семьи в безопасности, если они останутся?» Это было огромным бременем ответственности для сэра Джорджа, но он мог «посоветовать им лишь обойтись малой кровью и уехать»{901}. Бьюкенены сами уже упаковывали вещи, поскольку сэр Джордж должен был поехать в Париж вместе с министром иностранных дел России Михаилом Терещенко, чтобы принять участие в конференции союзников, и Мэриэл собиралась со своей матерью поехать с ним и провести шесть недель в Англии.

Первые признаки «приближавшегося шторма», как назвал это сэр Джордж, появились, когда во второй половине дня 22 октября посольство было обеспечено вооруженной охраной юнкеров. Сотрудникам посольства объяснили, что большевики собираются в тот день «что-то предпринять»{902}. В ответ на рост напряженности в городе Керенский распорядился закрыть две основные большевистские газеты, «Солдат» и «Рабочий путь», которые открыто подстрекали к беспорядкам. Временное правительство также приняло решение об аресте Троцкого и членов недавно созданного им Петроградского военно-революционного комитета (который теперь контролировал армию и гарнизон в Петрограде) вместе с руководителями Петроградского Совета. Однако, не желая провоцировать большевиков на какие-либо действия, Керенский продолжал хитрить и изворачиваться.

На охрану (по существу, символическую) резиденции Временного правительства, располагавшейся в Зимнем дворце, были выделены молодые и неопытные юнкера, отряд самокатчиков, несколько казацких рот и около 135 женщин из Петроградского женского батальона, который буквально накануне был проинспектирован Керенским. Всего дворец охраняло около восьмисот человек[107], в их распоряжении было шесть полевых орудий, несколько броневиков и пулеметов{903}. Женщины, некоторые из которых были ветеранами «батальона смерти», сформированного Марией Бочкаревой[108], ожидали отправки на фронт для войны с немцами и не имели никакого желания защищать правительство Керенского. Графиня фон Ностиц видела, как они в тот день занимали свои позиции. Проходя по Дворцовой площади, она «с любопытством смотрела на этих девочек-солдат, как они слонялись у въездов во дворец с винтовками в руках. Они представляли собой достаточно пеструю толпу. Среди них были и рослые, здоровые, молодые крестьянки, и фабричные работницы, и гулены, набранные с улиц, иногда встречались женщины постарше другого типа – из интеллигенции, бледнолицые, с огнем в глазах»{904}. Некоторые из женщин были заняты тем, что сооружали из дров баррикаду на главных воротах.

Во второй половине дня 24 октября Луиза Брайант, Джон Рид и Альберт Рис Вильямс без каких-либо проблем миновали юнкеров, охранявших Зимний дворец, показав им свои американские паспорта и сообщив, что они идут «по официальному делу». Внутри их встретили весьма необычные швейцары, все еще блиставшие в своих прежних императорских «синих ливреях с медными пуговицами и красными воротниками с золотым позументом», которые «вежливо приняли у нас пальто и шляпы»{905}. Американские журналисты отметили, что юнкера, которые разостлали для себя на полу соломенные тюфяки и кутались в одеяла, пытаясь немного отдохнуть, пребывали в нервном ожидании; на американцев те смотрели с изумлением. «Все они были молоды и дружелюбны и сказали, что они не против нашего участия в сражении; на самом деле эта идея весьма позабавила их». Луиза Брайант почувствовала к ним жалость. Они казались такими интеллигентными, некоторые даже говорили по-французски. Но у них было очень мало еды и боеприпасов, и они выглядели деморализованными. Убедившись в том, что в Зимнем дворце пока еще не было признаков каких-либо активных действий, американцы направились туда, где, по их мнению, находился истинный эпицентр социалистической революции – Смольный институт.

Смольный, представлявший собой благородное здание в стиле Палладио с колоннами перед фасадом и величественным портиком, был расположен на восточной окраине Петрограда, к нему вела широкая дорога, окруженная в это время года заснеженными газонами. Самобытная группа из пяти изящных синих куполов была частью монастыря, который был построен императрицей Елизаветой в середине восемнадцатого века. Неподалеку в начале 1800-х годов было добавлено более строгое трехэтажное строение длиной 200 метров в качестве пансиона благородных девиц для дочерей русского дворянства. Именно сюда переехал Петроградский Совет, после того как его члены окончательно замусорили свой прежний штаб в Таврическом дворце, который теперь восстанавливался. Появление сотен политических активистов в грязных сапогах, застоявшийся запах немытых тел и дым папирос вскоре превратили Смольный в такой же шумный, запруженный толпами людей пересыльный пункт, «покрытый толстым слоем революционной грязи», каким ранее стал и Таврический дворец{906}. К утру 24 октября Смольный стал неофициальным «генеральным штабом» большевиков: подходы к нему были прикрыты усиленной охраной в виде двойной цепочки часовых у внешних ворот и большой баррикадой из бревен. Снаружи были расположены также два корабельных орудия и несколько десятков пулеметов, не считая солдат с примкнутыми штыками, которые стояли на охране в дверях.