Селянин - Altupi

Егор замолчал, словно устал говорить и оправдываться. Кирилл тихо охреневал от его объёма работы и трудоспособности, а ещё от цен — вот уж не подозревал, что телята такие деньжищи стоят. Он бы назвал цену за бычка тысячи в две, максимум в три.

— У меня в месяц выходит нормальный доход по меркам нашего района, — сказал, спокойнее, Егор. — Просто, Кирилл, я… коплю на лечение маме, — в этом он признался будто нехотя, будто не собирался в обозримом будущем посвящать в свои планы и проблемы. Странный он, как говорил Пашка, замкнутый. Зачатки чувств не скрывает, а дальше, в глубь души и жизни не пускает, присматривается, испытывает.

Кирилла задевало его недоверие, но с ним он ничего пока не мог поделать. Сосредоточился на главной информации, тем более что она вызвала радостный отклик, а интерес к ней, дружеское участие повысят доверие Егора к нему.

— Маму Галю можно вылечить? Это же отлично!

Егор отвернулся к боковому окну. Начинался неухоженный пригород с развалинами заброшенных складов и других промышленных строений.

— Вылечить можно. За деньги многое можно.

Кирилл очень хорошо понимал это утверждение, которое часто повторял отец. Естественно, думал, что знает о деньгах всё.

— А сколько нужно?

— Лечение за границей, — повернув голову к нему, сообщил Егор, словно этими тремя словами было всё сказано. В его красивых глазах стояли мука и обречённость, сжатые губы выражали решимость и упорство. Помолчав, он раскрылся: — Такие операции проводят только в Израиле или Германии. Мы консультировались, отправляли документы, там готовы нам помочь, просчитали цену основного курса и последующей реабилитации. В евро. Больше ста тысяч, не считая дополнительных расходов. Это три года назад. Курсы валют постоянно скачут. Каждый свободный рубль я перевожу в валюту и кладу на счёт. Не набрал и седьмой части требуемой суммы.

Приблизительная, грубо проведённая в уме калькуляция по примерному курсу евро повергла Кирилла в шок. Получившаяся сумма даже для его состоятельной депутатской семьи, ведущей маленький бизнес, была приличная. Не внушительная, но приличная. А для парня из захолустья во что она превращалась? В недостижимую звезду Сириус? Кирилл в очередной раз понял, что ничего не знает ни о деньгах, ни о настоящей жизни, ни о ведущейся вокруг его сытой кормушки борьбе за существование.

Они ехали по прямой улице райцентра мимо домишек и домов, по внешнему виду которых сразу можно было судить о благосостоянии хозяев. Некоторые жители ухватили удачу за хвост, заработали или наворовали на новые добротные кирпичные особнячки. Другие облицовывали фасады модным сайдингом разных цветов. Люди победнее по десятому разу красили старые обшитые деревом стены, а у совсем бедных денег не было даже на краску. Хотя, может, дело не в богатстве, а в трудолюбии? Кириллу неприятно об этом было рассуждать, потому что пробуждалась совесть.

— Куда ехать? — спросил он с тяжёлым сердцем. Радостная новость про возможность поставить маму Галю на ноги не принесла радости. И ему, и Егору. Известная формула «выговорись и станет легче» с ним работала в обратную сторону — напомнила о тщетности его бытия, сизифовом труде по наполнению бездонного кошелька. Егор сидел и смотрел на свои сцепленные в замок, лежащие на коленях руки, иногда шевелил большими пальцами. Вопрос вернул его в реальность, где есть банки с молоком, покупатели и симпатичный ему парень, который избавил его от необходимости трястись на старом вонючем агрегате, дышать пылью и выхлопными газами, и доставил с комфортом.

— Ещё два квартала прямо, — дал указание Рахманов. — Затем за большим белым зданием школы направо в переулки, всё.

— Угу, — кивнул Кирилл и добавил: — Я не буду больше спрашивать, зачем ты ходишь к Лариске. Попробую помогать тебе откладывать деньги.

— Посмотрим, — ответил Егор. По крайней мере, он не сказал «нет» и не промолчал, что тоже было равнозначно отказу.

Кирилл увидел большое белое здание школы на углу за чёрным решётчатым забором с распахнутыми воротами. Двухэтажное, величественное, с высокими, закруглёнными сверху окнами. Постройки начала прошлого, а то и позапрошлого века. По обе стороны от двустворчатой двери развевались российские флаги. Площадка перед входом была выложена серой тротуарной плиткой. Вдоль забора росли ровно постриженные кусты. Под окнами на клумбах цвели цветы. На одной возились дети-практиканты, ими командовала пожилая учительница, скорее всего, биологичка.

Сразу за школой находился перекрёсток. Главная дорога была широкой, а пересекающая её — настолько узкой и неприметной, теряющейся в зелени, что, не знай о ней заранее, легко проехать мимо.

— Сюда? — уточнил Кирилл, уже включив правый «поворотник». Рахманов кивнул.

— Да. Останови у второго дома справа.

Машина въехала в переулок, уходивший, как оказалось, вниз под небольшим углом. Он был таким же безликим и пыльным, как и весь этот городишко. Асфальт на узкой проезжей части не ремонтировался, наверно, с советских времён. Палисадники заросли травой. Спокойно разгуливали куры и кошки. К стенам построенных в едином стиле домов с тремя окнами на улицу, как признак цивилизации, были приколочены спутниковые тарелки.

Дом, у которого попросил остановиться Егор, отличался тем, что находился в состоянии апгрейда — вместо крыши надстраивали мансарду, два из трёх выходивших на улицу окон объединили в одно огромное, пластиковую раму вставили, а откосы и отвесы ещё не удосужились. Забор и калитка были сделаны из плоского шифера, покрашенного в изумрудный цвет.

Кирилл съехал на обочину, заглушил мотор. Повернулся к уже взявшемуся за ручку открытия двери Егору, остановил.

— Егор, и ещё один момент… — он произнёс намеренно грубо, как наезд, даже голос стал басовитее. — У меня ощущение, что ты всегда говоришь обо мне так, будто я временное явление. — Он сделал паузу, чтобы увидеть настороженность в чёрных глазах. — А ты слышал, Егор, что нет ничего постояннее временного?

Закончив, Калякин усмехнулся и протянул руку, продолжая наблюдать за пассажиром. Егор осмыслил заданный ему вопрос, и его внутренняя пружина разжалась.

— Слышал, — с похожим вызовом ответил он и вложил руку в ладонь Кирилла. Они потянулись губами друг к другу через разделяющий кресла подлокотник, поцеловались без жадности, просто запечатлевая, что они пара. Их пальцы переплелись и крепко сжались, а глаза на короткий миг закрылись. Для Кирилла это был очень сладкий миг единения, не испытываемый им никогда ранее. Для Егора, он догадывался, что не первый в жизни, но уж точно первый после того, как сука Виталик бросил его в беде.

— Тебе помочь? — спросил Кирилл, когда их губы разомкнулись, но лица оставались на близком расстоянии, а глаза продолжали смотреть в глаза. Он мог видеть крошечного себя в зрачках напротив.

— Помоги, — согласился Егор,