Пособие по выживанию для оборотней - Светлана Гусева

Не знаете, кому можно верить, а кому нет. Для этого служители церкви и нужны — чтобы стать опорой, когда другие утрачены.

Лифт, скрипя, прополз последние метры до первого этажа и с грохотом распахнул двери. Они вышли, и Туомас бросил на священника удивленный взгляд:

— Вы серьезно?

— Конечно, — Авенир моргнул. — Это мой долг, и я выполняю его с легким сердцем. Ваша грубость — следствие растерянности и обиды.

Стоя рядом, они оказались почти одного роста. Авенир выглядел моложе за счет бородки, больше похожей на юношеский пушок, и пронзительных голубых глаз, но на самом деле вряд ли ему исполнилось меньше двадцати пяти. Туомас не мог не отметить, что священник не страдал чревоугодием — или природа до поры до времени давала ему фору, а также не украшал себя перстнями по примеру многих собратьев по вере. Его простая черная одежда была действительно простой, и Туомас решил, что риск того стоит.

Разумеется, исповедоваться он не собирался.

— Вам трудно отказать, — он кивнул в сторону коридора, который вел к часовне.

Авенир, как ему показалось, подавил усмешку, но ничего не ответил и зашуршал сутаной в указанном направлении. В часовне стояла темнота, и священник — видимо, нарочно — не стал включать электрический свет, ограничившись двумя светильниками в дополнение к свечам, горевшим перед иконами.

Туомас только теперь обратил внимание на скрупулезность рисунка и детализацию. Икона Богоматери показалась ему более проникновенной, чем икона Спасителя напротив. Художник сумел уловить горестную подавленность женщины, потерявшей сына, — и в ней не было ничего от богини, кроме нимба и расшитых одежд.

— Какая это… Какая это Богоматерь? — Туомас уже выучил, что есть несколько каноничных изображений Богородицы, и у каждой — свое название.

— Казанская Божья Матерь. Всегда считал, что в Европе рисуют картины, а у нас пишут иконы, — подал голос из темноты Авенир, успевший снять сутану. — И что это про разное.

Под сутаной у священника оказались обычные темные брюки и футболка.

— Важен эффект, — Туомас решил поддержать тему. — То, что на самом деле видят прихожане. Ведь именно этому изображению они молятся.

— Они молятся Богу, — возразил Авенир. — То, что на картине, — вторично.

Туомас не хотел спорить. В темноте и легком потрескивании свечей его стало клонить в сон, но в присутствии Авенира он держал себя в постоянном напряжении и готовности дать отпор.

— Я так и не смог выяснить, почему мальчика до сих пор держат в больнице, — внезапно в голосе священника прорезалась сталь. — Каждый кивает на конфиденциальность, а сам пациент утверждает, что ему запретил заведующий.

— Значит, так и есть.

Авенир хмыкнул, но смотрел на него в упор нехорошим взглядом.

— Вы знаете, не так ли, Томас? Вы знаете, но мне, конечно, не скажете. А о том, что Игорь сирота, вы тоже в курсе?

Туомас кивнул. Скорее всего, священнику уже рассказал сам Игорь.

— В таком случае, раз уж некому взять на себя ответственность, существуют разные варианты. Доктор Герман до сих пор не уведомил социальные службы, которые про мальчика попросту забыли, — и это весьма нехорошо с его стороны, но я сам, конечно же, не имею на это полномочий. Впрочем, как я и сказал, есть разные варианты.

— О чем вы?

— У него может появиться официальный опекун. — Авенир налил себе в стакан воды из графина, стоявшего на окне. — Вы же знаете, не обязательно для этого полностью усыновлять кого-либо.

Туомасу показалось, что он ослышался. Опекунство? Над Игорем?

— Понимаю, вам подобное не приходило в голову, — снисходительно качнул бородой Авенир. — Ответственность — нечто более серьезное, чем развлекательные прогулки в парке. Но я о другом: как опекун я смогу заняться выпиской Игоря и размещением его в одном из наших церковных общежитий. Мальчик сильно отстает по школьной программе, и, хотя церковь не оплатит ему репетиторов, в церковно-приходскую школу он сможет поступить без проблем по моей протекции.

Игоря — в монахи?! Туомас аж взвился от этой мысли.

— Вы хотите сделать из него попа?! Черта с два я вам это позволю!

Авенир только руками развел:

— Как его опекун — а я собираюсь уладить все формальности в ближайшие несколько недель — я смогу обойтись без вашего драгоценного мнения.

Туомас едва сдерживался, чтобы не ударить его. Сейчас, без сутаны, священник был просто обычным человеком, от которого не стоило ждать ничего хорошего.

— Я вам не позволю, — спокойно, насколько это было возможно, возразил Туомас. — Вы понятия не имеете…

Он прикусил язык, но Авенир понял его по-своему.

— Это вы понятия не имеете, что такое расти на улице! Спать в подвалах, питаться объедками, служить игрушкой для пиар-кампаний! Вы думаете, каждый беспризорник мечтает жить в больнице, чтобы над ним ставил опыты сумасшедший еретик? — На этот раз Туомасу удалось вывести его из себя. — Нет, Томас, он желает иметь семью и дом. Простите за банальность, вижу, вы ждали совсем не этого. Игорь мало что знает о религии и общается со мной не потому, что интересуется теологией. Просто я даю ему понять, что мне не все равно. Ему нужен человек, который будет о нем заботиться. Вы могли таким стать — но предпочли искренней любви ребенка свои делишки. Я не осуждаю вас — лишь объясняю, почему у вас нет никаких прав указывать, как ему жить дальше и с кем.

Туомас стоял, словно оглушенный. Слова Авенира били больно, но хуже было другое — он попытался представить полнолуние и превращение Игоря в оборотня за пределами больницы. Например, в церковном общежитии.

Воображение нарисовало ему настолько живую картину, что Авенир заметил ужас на его лице и истолковал его по-своему.

— С вами все в порядке? Воды, может быть?

Священник, не дожидаясь ответа, плеснул из графина в стакан:

— Держите, Томас. В этом тоже, увы, состоит миссия служителя Божьего — жалить правдой, потому что боль исцеляет. Страдая и раскаиваясь, мы плачем, чтобы переродиться и стать лучше, приблизиться к идеалу, каким нас задумывал Господь. Понимаете?

Он осторожно коснулся локтя Туомаса, но тот отдернул руку. Вода, впрочем, оказалась кстати. Туомас жадно высосал ее одним глотком и вернул стакан на подоконник.

— Вы не представляете, какую ошибку совершаете, Авенир, — наконец выдавил он. — И я надеюсь, не узнаете никогда.

Священник посмотрел ему прямо в глаза. Яркие отблески свечного пламени расчерчивали его лицо, превращая православного священника в беспощадного жреца огненного бога.

— Возможно, именно этого я и хочу — узнать, Томас. Узнать наверняка. А уж то, что многие знания — многие печали, я понимаю. Но, в отличие от вас, не боюсь.

Туомас попятился, наткнулся в