Неумерший - Жан-Филипп Жаворски

Во всяком случае, вот что ты должен знать: твой отец был моим старинным врагом, но не по этой причине мы сошлись в смертельной схватке. Безумство друидов довело нас до этих крайностей. После того как твой отец был повержен, а гутуатер испарился, всё встало на круги своя. Комрунос единодушно был признан Великим друидом. В королевстве воцарилось равновесие, длившееся десять лет. Но когда ты и твой брат достигли мужеского возраста, мне пришлось принять решение. Я опасался волнения, которое могло бы вызвать ваше появление среди воинов. Именно поэтому я хотел просить совета, но не у мудрецов, и тем более не у Великого друида. Я обратился к галлиценам, потому как они живут за краем Света и не участвовали в войне Кабанов. Но боги, увы, жестоки. Они нашептали моей матери ошибочное предсказание. И вот мы здесь, ты и я, лицом к лицу, со всей этой кровью на руках, всей этой ненавистью в сердце и долгом переубивать друг друга за чужие ошибки.

Амбигат замолчал, рассматривая меня тяжёлым взглядом. В этом длинном откровении я услышал нечто большее, чем он рассказывал. Он пытался оправдаться. Его – Верховного короля битуригов мучает совесть! Быть может, передо мной, потому что я унаследовал столько семейных раздоров, несомненно, перед моими родителями, перед товарищем детства, которого он убил, и сестрой, которую ограбил. Но это не всё. Благодаря посвящению, которое я получил на острове Старух, я могу предположить и нечто большее. Шрам на руке дяди – не единственная память, сохранившаяся у него об отце: он, должно быть, ценно хранил его голову в сундуке, если, конечно, гордо не выставил её на перемычке двери. Всё это время, что прошло со дня смерти короля туронов, он никогда не переставал с ним говорить. Когда Амбигат уставал от ухищрений друидов, от бахвальства воинов, от дрязг со своими супругами, то наверняка обращался к Сакровезу. Просил его мнения, с ностальгией вспоминал былые годы, ухмылялся с ним над посредственностью живущих. И даже порой подтрунивал над ним, потому как всё же неплохо пребывать в добром здравии, когда враг повержен. И, конечно же, долгие задушевные беседы усыпляли ненависть. Он чувствовал себя обязанным отцу. Именно поэтому пытался задобрить меня, воссоздавая частицу прошлого.

Интересно, что ждал Верховный король от меня взамен? Моего прощения? Это нелепица. Прощения моей матери? После того, что я совершил на острове Старух, он не мог сомневаться в том, что она отречётся от меня и что я больше не буду вестником её воли. Я мог бы предложить вниманию короля собственный рассказ, откровение о том, что случилось там, за пределами мира. Но он и так уже всё знает, что нового мог бы я ему поведать? Разве можно описать словами ужас? Саксена стала являться мне, как отец являлся королю. Мне не хотелось рассказывать ему об этом. Не будет Амбигату от меня обратной щедрости. Я пришёл сюда не торговаться!

– Ты ничего не скажешь? – спросил он.

– У меня нет ничего взамен.

Я думал, что он рассмеётся или разозлится, но ошибся. Впервые за это время он выглядел разочарованным.

– Тебе предстоит ещё многому научиться, – заметил он. – Если хочешь быть достойным сыном своего отца, нужно вести себя по-королевски.

Он встряхнулся и хлопнул в ладони.

– Так! Если сказать тебе больше нечего, пора заканчивать! Будем решать, что с тобой делать!

Он повернулся к Альбиосу, который уже давно слушал нас с закрытыми глазами.

– Предоставляю слово своему советнику. Ну, Победитель! Что думаешь?

Бард вздохнул. Произносить своё мнение ему явно претило. Ещё миг он молчал. На лице его застыло сосредоточенное выражение, которое я уже замечал, играя в рифмы, когда ему предстояло сочинить сложный куплет, но удовольствия от сложения стихов тут не было. Возраст вдруг взял над ним верх.

– Ты пытаешься расставить всё по своим местам, разобраться, какая ответственность лежит на тебе, а какая на твоём племяннике, – наконец начал он неохотно. – Ты говоришь себе, что твоя милость была бы решением, достойным монарха, но Белловез слишком задирает нос, что не облегчает тебе задачу. К тому же воины сочтут твою снисходительность за слабость, в то время как Великий друид увидит в ней тщеславие.

Верховный король нетерпеливо махал в воздухе рукой:

– Я спрашивал твоего мнения, бард, а не моего собственного!

– Между вами лежат два кровных злодеяния. Вся сложность в том, что вы принадлежите к одному роду: долг обязывает вас сплотиться перед лицом врага. В вашем же случае это невозможно.

– Я и сам это знаю, – гневно сказал дядя.

– С другой стороны, можно предположить, что нанесённый вами вред равнозначен. Ты убил его отца, Белловез убил твою мать. Из этого следует, что произошло некое замещение.

– Это правда, – признал Амбигат. – Но природа преступлений неодинакова. Сакровез не был моим кровным родственником, а Саксена была бабушкой этого мальчишки. Даже если мы в расчёте между собой, матереубийство имеет место быть.

– И это страшнейшее преступление, – вздохнул Альбиос. – Никто не поймёт тебя, если ты не накажешь его… И всё же тут не всё так просто. Казнив пророчицу, которая ошиблась в предсказании, Белловез поступил по обычаю. И случилось это далеко за пределами Света. С одной стороны, я не уверен, что в этом случае ты уполномочен вершить над ним суд, с другой – можно ли вообще говорить об убийстве, когда речь идёт о человеке, ранее умершем?

Альбиос пожал плечами.

– В действительности, – подытожил он, – у тебя на руках есть доводы как на приговор, так и на оправдание мальчугана. Но суть вопроса заключается не в этом. Корень проблемы кроется во взаимной ненависти, пожирающей вас обоих. Коли пощадишь Белловеза, а злоба по-прежнему будет глодать его душу, это может привести к потере твоего королевства. Если же предашь племянника казни, движимый не правосудием, а жаждой мести, то и это повергнет твоё королевство в крах. Однако, всемогущий владыка, я повторюсь: я не прорицатель. Я умею лишь затрагивать струны человеческих душ, но мне не дано постичь их тайны. Я не ведаю, что превозобладает в глубине ваших сердец. Тем не менее позволь обратить твоё внимание на ещё один важный момент. Он пришёл к тебе сам. Ты должен это учесть.

Амбигат с некоторой удовлетворённостью склонил голову. Затем, не без доли ехидства в голосе, спросил, указав на меня подбородком:

– А ты, юнец, сам-то что думаешь?

– Я не могу умереть здесь. Мне это не дозволено. Если хочешь заполучить мою голову, мне придётся убить тебя.

Король ухмыльнулся и фыркнул: «Упрямый баран!»

Он резко поднялся. Непроизвольно я сжал в руке копьё. А он отошёл на несколько шагов и встал в стороне, разминая ноги и потягиваясь.

– Нельзя сказать, что вы оба облегчаете мне задачу! – процедил он сквозь зубы.

Он стоял, созерцая грозные тучи и королевство, погрузившееся во власть ночи. Небосклон утопал в дождливых сумерках, а горящие вдали огни Аварского брода становились всё различимей. Амбигат с восхищением любовался этими унылыми просторами. Быть может, он искал у них совета, того, который не сумели дать ему мы.