Хроника смертельной весны - Юлия Терехова

— Почему ты снова все от меня скрываешь? — процедила Катрин, когда он все же решился заговорить с ней об этом. — Почему я узнаю подобные вещи не от мужа, а от подруги?

— А что, собственно, произошло? — стараясь сохранять спокойствие, поинтересовался Булгаков. — Чего такого нового тебе сообщила твоя подруга?

— в последнем слове прозвучала изрядная доля иронии: после возвращения из Москвы Катрин старательно избегала упоминать имя Анны, как, впрочем, и Кортеса, а уж тем более Рыкова, будто желала стереть из памяти даже воспоминание о казни в Серебряном бору. Но, как бы она ни старалась скрыть чувства, Булгакову несколько раз удавалось застать ее врасплох. И тогда он с тоскливым сердцем замечал похоронное выражение ее лица, закушенные губы — о ком она скорбела? Но готов ли он был услышать ответ на такой скользкий вопрос? И хотел ли он его услышать?

Галина Васильевна исподволь наблюдала за зятем. В последний раз она видела его в подобном мрачном настроении ровно два года назад, когда в Москве он бросил Катрин в больнице, раздираемый неистовой ревностью. Только вот к кому? Галина Васильевна так тогда и не поняла — то ли к Андрею Орлову, бывшему любовнику ее дочери, то ли к Олегу Рыкову — что вообще находилось, по ее мнению, за пределами добра и зла… Но теперь и тот, и другой мертвы, и чего, спрашивается, он бесится?

— Я тебя не понимаю, — осторожно заметила она. — Что ты имеешь против Анны?

— Что я могу иметь против Анны? Просто я полагал, что разумнее выбрать для мальчика крестного отца, а не крестную мать. Вот и все. Но после родов Катрин стала…

— Да? — насторожилась Астахова.

— Неуправляемой, — неохотно выдавил Булгаков. — Неразумной.

Галина Васильевна усмехнулась:

— Моя дочь никогда не отличалась рассудительностью. Но ты, ты, здоровый, и хотелось бы надеяться, разумный мужик, ответь мне — кому понадобилась эта хренова ее поездка в Париж, да еще в одиночестве? В конце концов, поехали бы вместе, втроем!

Булгаков подумал, что теща его так же невоздержана в эпитетах, как и жена, которая, приходя в ярость, могла употребить и непечатное словцо. Галина Васильевна, во время нештатных ситуаций в операционной взрывалась ненормативной лексикой. «Это семейное, — констатировал про себя Булгаков. — Не удивлюсь, если первое слово, которое произнесет Антон, будет «черт», а вовсе не «мама» или «папа».

— Я решил, что ей надо отдохнуть, — слукавил он. На самом деле, когда он спросил Катрин, не хотела бы та куда-нибудь съездить, ее глаза на мгновение зажглись радостью. Которая угасла, словно задутая сквозняком свеча, когда она поняла, что он предлагает ей совместный отдых. Скрепя сердце, Булгаков выдавил тогда: «Если ты хочешь поехать одна, я не возражаю» и она благодарно улыбнулась. На его вопрос, куда она собирается, Катрин, ни мгновения не колеблясь, ответила: «В Париж».

— Извините, что пришлось вас потревожить. Мы пригласили няню, но оставлять такого малыша на чужого человека надолго совсем не хочется.

— Ну что ты, — Галина Васильевна успокаивающе похлопала его по руке.

— Ты не должен извиняться. Это ж мой внук. Я счастлива помочь вам с ним. Тем более, что отпуск у меня накопился за три года.

Булгаков с благодарностью кивнул: — Поверьте, если бы не настроение Катрин…

— Что у вас, кстати, происходит, можешь мне объяснить? Между вами все хорошо? Что она забыла в Париже?..

— Я сам уговорил ее поехать, — беззастенчиво соврал Булгаков.

— Почему она поехала одна? — теща не собиралась сдаваться. Что-то подсказывало ей, что семье ее дочери творится неладное. Она никогда не вмешивалась в их жизнь, но, похоже, пришло время:

— Как ты мог отпустить ее одну, в таком состоянии? Ты сам говоришь, что с ней не все ладно. Чем вот она там занимается, скажи на милость?

— По магазинам бегает, — в голосе Булгакова прозвучала неприкрытая ирония и Галина Васильевна возмутилась:

— Тебе не стыдно? Я говорила с ней по телефону — у нее мертвый голос! Разве такой голос должен быть у молодой матери?!

До Булгакова начало доходить: Галина Васильевна приехала не просто с внуком посидеть — ее крайне беспокоило состояние дочери. Посвящать тещу в перипетии пошатнувшихся отношений с Катрин ему не хотелось. В конце концов — она скоро вернется и все будет как прежде — весь этот бардак закончится. Хотя Булгакова терзали смутные подозрения, что «этот бардак» можно ликвидировать только ковровыми бомбардировками… Как там говорил сэр Реджинальд — by coventrating…

— Вы преувеличиваете, — буркнул он. — У нас все хорошо. Просто она переутомилась Беременность, роды… и все такое…

— Все такое?.. — нахмурилась Астахова. И, поскольку он не ответил, а только упрямо сжал губы, повторила: — Все такое — это ты о чем?

Он продолжал молчать, и тогда она, словно все еще была его шефиней, а он — ее ординатором, напортачившим на операции, потребовала:

— Воды в рот набрал?!

— Галина Васильевна, я… — начал он, но не закончил. Внезапно он понял, что ему нечего ответить. Он не сделал ничего, чтобы помочь жене прийти в себя после тяжелых родов. Он отгородился от нее еще раньше — когда они вернулись из Москвы год назад — их брак чуть не кончился катастрофой — он обвинял в этом Катрин, но теперь понял, что сам виноват не меньше, так как и пальцем не пошевелил, чтобы стереть из ее памяти воспоминания об их бывшем друге. Напротив, постарался с головой уйти в работу — отчасти, чтобы забыть самому, отчасти — чтобы пореже видеть ее потухшие глаза и не слышать голос, исполненный тоски.

— Сережа, — теща дотронулась до его руки. — Если ты не позаботишься о Катрин, то кто же?.. Пожалуйста, поразмысли над этим. И если от меня потребуется помощь — только скажи.

— Я сам, Галина Васильевна, — услышала она его тяжелый голос. — Вы правы во всем. Но я сам.

Он не понимал, какого черта стал копать это дело. Иногда ему во сне являлась площадь Вогезов и хриплый шепот друга: «Ты меня убил». Он физически ощущал невыносимый ужас, объявший его, когда он осознал, что именно под тяжестью его тела выстрелил пистолет, который сжимал Антон. Сколько отмеряно ему жизни — бог весть, но до конца дней его будет преследовать стон: «Ты меня убил»… Убил… Убил… «Ты с ума сошел. Пистолет в твоей руке…»

— Мадам, — он едва нашел в себе силы набрать номер Жики, — я должен поговорить с вами. Срочно. Пожалуйста….

Жики раздраженно ответила: — Какого черта! Что ты там еще придумал?

— Пожалуйста! — повторил он упрямо.

— Ладно. Завтра. В садах Пале Рояль. Ближайшая лавка к фонтану. В девять тридцать утра. Попробуй только опоздать!

… — Мадам, можете ненавидеть меня, сколько вам вздумается, — Джош нервно ерзал на лавке. — Но ради бога, выполните мою просьбу.

— Не могу обещать. Говори.

— Я не знаю, как устроена ваша организация, кто и в какой момент принимает решения, как длинна цепочка от непосредственных исполнителей до того лица, который выносит приговор. Расскажите мне.