Лань Белая - Юлия Чибирева

Две сухонькие старушки принялись хозяйничать по дому. Все их движения были плавными, но не медлительными. Они слаженно, без споров и лишних договорённостей выполняли одно за другим дела и со стороны казались одним организмом, живым, многоруким, согласованным.

– Хорошо бы попросить Любара про покос-то, Агафья.

– Добре, Евстигнея. Вечор схожу.

И снова дела, дела, дела…

– Коса-то в сарае. Точила недавно, Евстигнея.

– Ну и славно, Агафья.

И вновь заботы и работы… Эти старушки были трудолюбивы, страстно охочи до работы, до дела, любого, чтобы ноги ходили, чтобы руки заняты были перекладыванием, перекручиванием, перематыванием… И охота эта скрывала, топила грусть, боль, тоску… А тосковать было по кому. Уж с полгода как Евстигнея потеряла дом и дочь. Огонь возник внезапно, и словно прожорливый зверь сожрал все нажитое и родное дитя, успели спасти внучку и это одно скрашивало утрату. Агафья тосковала по сыну. Давно не получала весточки, да сны приходили странные, тревожные.

Вот и сговорились две тоскующие души жить вместе, не давать друг дружке впадать в уныние и растить внучку красавицу. Девочка росла удивительная и радовала Агафью и Евстигнею. Да суета ежедневная помогала отвлекаться. Вот и слышно было ежечасно.

– Как ты, кума?

– Та помаленьку.

– Ну и славно, Агафья.

– Добре, Евстигнея.

В то утро всё было по-особенному. То, что внучка спозаранку умчалась на луг – не в новинку, а вот два необычных сна, у каждой из старушек, настораживали. Поначалу молчали, пытались рассудить по-своему. Потом не выдержали.

– Я же ж сон выглядела, Агафья.

– Да ну? И странный сон-то, Евстигнея?

– Ещё какой…

И пошли у них рассуждения и предположения о смысле снов тех странных. А снились обеим их дети. Снились спокойные, вроде, как и счастливые. Только о дочери их беспокойные. Но старушки в один голос убеждали, что с Беланочкой справятся, и воспитать смогут и на ноги поставить. Но дети известили их, что судьба у Беланы особая, чтобы не препятствовали Агафья и Евстигнея судьбы той исполнению. Что путь у их дочери дальний, и заботы о ней на другие плечи лягут. Старушки только руками развели, настолько всё было странным.

Стук в дверь прервал беспокойные обсуждения.

– Става! – обрадовались старушки. – Доброго дня тебе!

– И вам доброго здравия, Агафья! Бог в помощь, Евстигнея!

Гости прошли в избу.

– А Раяр где же? – шёпотом спросила Агафья.

– Прости, не уберегла. Беда случилась с Раяром, погиб он, – Става виновато склонила голову. Агафья обняла девушку. Они знали её ещё малышкой, когда Раяр, прикреплённый к берегине на охрану в походах, приводил свою подопечную в дом, показывал ей жизнь обычных людей, другую, нежели при храме, где росла Става.

– Они сейчас с Млавой, – успокоительно приговаривала старушка, глядя на кивающую Евстигнею. – Так же, Евстигнеюшка?

– Так, – кивала та, украдкой скидывая слезинки.

– Вы устали небось с дороги-то?

– Не сильно.

Става обнялась с Евстигнеей.

– Агафья, Евстигнея… За Беланой я…

Старушки молчали, переглядывались и теребили кончики платков. Сон сбывался. Внучка для них была лучиком света. Нельзя такого лишиться… Но и для девочки как, хорошо ли плохо, сдюжат старушки? Несомненно справятся, но небось в храме то, да с приглядом Ставы, получше выйдет для Беланы?

– Ежели против вы… – робко произнесла Става.

– Пусть идёт, – прошептала Евстигнея.

– Пусть, – просипела ей в эхо Агафья.

– Чем мы можем помочь? – собственный голос казался Яжену чужим, но он чувствовал, что обязан задать этот вопрос. Этот дом – дом его друга и наставника. И теперь – его дом, в плане необходимых работ и помощи. И отказа он не приемлет.

Агафья молча принесла косу, Евстигнея завязала в тряпицу ржаной каравай, крынку молока, вывели их на луг, который когда-то косил Раяр. На опушке у леса сидел ребёнок. Девочка. Она пела и плела венок, видимо для себя, так как рог козы был уже украшен.

– Белана!

Яжен с удивлением заметил в голосе Ставы дрожь. Она очень заметно волновалась. И, за более года совместных странствий, Яжен изучил девушку настолько, что был полностью уверен – волнение это не из-за долгой разлуки.

Девочка подбежала и радостно бросилась в объятия.

– Здравствуй, Става! А где…?

Става прижала девочку крепко-крепко, зарылась в её пшеничные волосы.

– Его нет, Белана. Нет твоего бати больше. Он с матушкой. Они теперь всегда рядом.

Они затихли. Яжен бросил суму, взял косу и пошёл на полосу. Он не хотел выпускать боль, что поднялась из груди и застряла комом в глубине горла. Ритмичные взмахи, полная сосредоточенность и приятная усталость… Мышцы стонали от давно забытой радости труда, мысли занялись другим. Любо. Дед улыбался в широкие усы, глядя на внука и приговаривая, напоминая…

… «Чти Правду, по которой жили твои Предки. Следуй путями Древних Богов, ибо они некогда были людьми твоей Крови и героическими деяниями обрели бессмертие» …

Они ушли втроём. Белана сидела на шее Яжена и напевала, теребя его лохматые вихры. Става шла рядом.

– Мы выглядим настоящей семьей! – косой взгляд на девушку и скрытая улыбка.

– Жениться тебе надо, – покачала та головой.

Он рассмеялся. Как говорил Раяр, для некоторых вещей молод ещё…

– Лань белая… бледная, тонкой иньей покрытая. Очи чёрные, широко раскрытые… Ножки точёные, да проворные, ветром подпоясаны. Летит она, земли не касается, ни единая травинка под ней не пригибается, лишь колышется едва. И туман следом стелется…

Она перевела дыхание, продолжила.

– Блазнит, тешится, манит за собой, но вблизь не подпускает. Тает, теряется, да вскоре вновь появляется. Бьет копытцем, головкой мотает, зовёт…

– Единожды? – Велияр оперся о посох, склонился ниже, чтобы расслышать шёпот молодой берегини.

– Ежели… – с сожалением пролепетала та, – не докучала бы… Каждый раз, как сомкну веки.

– Когда ж приключилось?

– С тех самых пор…

Велияр вздохнул, догадываясь о причине ночных кошмаров юной берегини.

– Не твоя вина в погибели Раяра. Он честно нёс свой долг. И не твоя вина, что оберег с ним оставила, так сердце рассудило. Нам не ведомо, что вернее.

– Не справилась…

– Поди ж, и жалеешь ещё?

Става кивнула.