Вкус жизни - Шамхал Афлатун оглы Маниев

локтем о кровать, тяжелым движением он потянулся к тумбе за мятой тетрадкой. Теперь Тарасова я немного разглядел. Ему было где-то за шестьдесят лет. Его округлое лицо было измученным. Поредевшие седые волосы были влажными. Выделялись густые, еще немного черные брови. Большие глаза были красными, на них издалека можно было увидеть сетку лопнувших сосудов. Под глазами темные, морщинистые круги. Крупный нос, кончик каплей свисал вниз. Усталые повисшие щеки обросли серо-белой месячной бородой. Губы… Правую часть нижней губы разъела алая мясная опухоль. По ее кривым очертаниям казалось, что она уверенно решила забрать и умертвить всю губу.

Полулежа, оперев плечи о прижатую к стенке подушку, Тарасов медленно перелистал несколько листов тетради. Найдя нужную страницу, он на секунду застыл. По его лицу могло показаться, что он что-то забыл… Немного сдвинув подушку в сторону, откуда-то из-под нее он достал коротенький карандаш, походивший скорее на огрызок. Карандашом он начал что-то увлеченно размашисто записывать. Он записывал, потом все зачеркивал. Потом записи и перечеркивания начинались снова. Он злился. Под напором старика и его крупных ладоней тетрадь сминалась все больше и больше.

Тарасов потомственный токарь. Дед Тарасова был одним из тех людей, которым довелось освоить первые образцы станков на трёхфазном асинхронном двигателе – самом распространенном (даже по сей день) двигателе в мире. Отец же Тарасова одним из первых опробовал токарно-винторезные станки с ЧПУ – станки, управляемые компьютером. Тарасов всю жизнь проработал на заводе. Работа от звонка до звонка, без единого опоздания. Его окружали добродушные коллеги – мужики всегда могли выручить словом, в случае необходимости дать взаймы до зарплаты. Тарасов отработал уже три десятка лет. За это время он обзавелся дружной семьей, небольшой, но уютной квартиркой. Недавно даже себе машину купил. Простенькую, отечественную. Тарасов являлся настоящим главой семьи. Его слова звучали законом по праву – забота о семье занимала первое место в его жизни. Каждый вечер после работы Тарасова ждали улыбки жены и детей, а также вкусный и плотный ужин. Но однажды все поменялось. Спокойствие нарушил Максим. Этот Максим появился внезапно, как бы из ниоткуда. Тарасов привел его в гости к себе домой. Максим внешне прилежный, статный. Все в нем было хорошо – от прически до ровно выглаженных стрелок на брюках. На пороге квартиры жена встретила мужа с новым другом не без удивления. Но по привычке мило и гостеприимно. На ужин по «фирменному» рецепту запекла курицу и отрезала самый вкусный и большой кусок новому другу мужа. Тарасову тешило душу заполучить такого интеллигента, как Максим, себе в друзья. Ведь он не такой, как мужики c завода… «Да ну их! Этих простаков! А Максим стихи читает. Даже пишет! Короткие… Но все же!» – размышлял про себя Тарасов.

– Пока я живой, тоже стих напишу! – воскликнул, держа стопку водки, Тарасов.

– Напишешь! Конечно! – поддержал его Максим, встав из-за стола и держа гордо рюмку. – Вот так давай! Как Саша Черный!

Ослу образованье дали.

Он стал умней? Едва ли.

Но раньше, как Осел,

Он просто чушь порол,

А ныне – ах, злодей –

Он с важностью педанта,

При каждой глупости своей

Ссылается на Канта!

– Вот хорош! Вот могет! – хлопал большими ладонями Тарасов.

Посиделки новых друзей стали частыми. Максим приносил в дом Тарасова интересные кушанья. Типа тушки кролика, либо чудное филе кальмара. Максим приводил семью, даже оставлял Тарасову своего годовалого ребенка. Говорил, что у него с женой срочное дело, а в городе нет родных, кто бы смог помочь… Тарасов же любил играться с дитем. Ухаживал за ребенком, проводил вечера после работы. Однажды Максим предложил Тарасову бизнес – изготовление и продажа деталей для трубопроводов – фланцы, штуцера и так далее. Тарасов воодушевился, ведь тема ему близка. Токарное дело тут стоит в основе, а Тарасов в нем большой профессионал… Недолго думая Тарасов отдал другу все накопления семьи – жена откладывала понемногу с каждой зарплаты супруга. Экономила на вещах, одежде для себя и детей. Боялась, мало ли, со здоровьем что случится у нее или мужа. Ведь уже немолодые… Открытие бизнеса, по словам Максима, требовало еще больших вложений – Тарасов продал машину, заложил украшения жены. Ходил по знакомым, дабы спросить деньги…

Вскоре Максим пропал… Трубку не брал, с арендованной квартиры съехал. Узнав, что Максим исчез, жена Тарасова проплакала весь день. Тарасов запомнил ее горькие слезы… Обложенный непосильными долгами, он совсем перестал верить людям. Начал страдать неврозом. И самое тяжелое – стал стыдиться самого себя… Вдобавок все чаще волновала ранка на губе. Тарасов уже давно свыкся с ней. Вот только она последнее время мешала есть и курить. Излишне стали течь слюни, как у младенца. Тарасов все медлил, но жена, наслушавшись рассказов про рак и про то, как ее муж может лишиться челюсти и под конец умереть, начала скандалить каждый день. Пришлось пойти к врачу. Тот долго осматривал рану лупой. Потом отправили на УЗИ, рентген челюсти и гистологию. Все стало понятно… Тарасов принял болезнь стойко. Принял ее как наказание Бога за глупость.

***

Сегодня день начинается довольно тихо. Нет обходов врачей, у них выходной – суббота. Из полуоткрытой форточки ни капли шума. Покой нарушил металлический бодро приближающийся грохот в коридоре. Хихикающая полненькая санитарка в розовой шапочке закатила тележку с большим чаном каши и поднесла каждому по тарелке.

– Ну что, голубчики, проголодались? – вопросила с улыбкой санитарка.

Палату охватил запах наваристой каши. Геркулесовая, прям такая же, как в начальных классах. Те немногие хорошие школьные воспоминания. На момент я забылся. Как же вкусно…

Закончив завтрак, мой сосед Прохоров достал из-под кровати походный рюкзак. Из него он вынул целлофановый пакетик с песочным печеньем. Развязывая узелок шуршащего прозрачного мешочка, по уголкам его морщинистых глаз и губ можно было заметить, как промелькнула тень предвкушения любимого лакомства.

– Я нервничаю, когда мне не разрешают есть сладкое, и ем, когда никто не видит, – улыбаясь, проговорил Прохоров, придвигая в мою сторону пакет с печеньем. – Когда я был еще совсем маленьким, печенье мне могло только сниться. Прекрасно помню, как я ждал эти желанные, сладкие сны…

Прохоров был из поколения «детей войны». Детей, которые прошли войну. Детей, которые видели вражеские самолеты. Самолеты, которые шли бомбить его дом, родину. Александр Ильич был тем, кто познал, что такое настоящий голод. Он тот, кто потерял родных и близких во время немецкой оккупации. Для него главными ценностями навсегда останутся эпизоды из детства. Прохоров жил благодарностью тому поколению святых, которое