Удержи меня, если сможешь - Юлия Бонд

— Судебное заседание считать закрытым, — сухо мямлит седовласый мужчина и, замахнувшись рукой, стучит молотком по столу.

Бам!

Я опускаюсь на стул, зарываюсь лицом в ладонях и тихо шмыгаю носом: «Ничего-ничего, мы еще повоюем».

На плечо ложится крупная ладонь. Вздрагиваю.

— Мартышка, не плачь, будут и на твоей улице бананы, — хохочет над ухом.

Поднимаю голову вверх и, сощурившись, впиваюсь взглядом в высокомерного нахала. Гад. Самый настоящий мерзавец! Думает, заявил ходатайство и все — дело в шляпе? А не тут-то было! Обломится. Меня голыми руками не возьмешь.

— Вот эту лапу, — киваю на руку, которой несколько секунд назад подонок имел наглость коснуться меня, — засунь себе подальше и меня вообще не тронь, ясно?

Со всего размаха швыряю на стол увесистую папку с документами.

Бах!

— А ты чего такая злая? — не унимается. Подходит ближе и, склонившись, шепчет над ухом, — пмс?

Растягиваю губы в широкой улыбке, демонстрируя шикарные, белые зубы. Да-да, Орлов, любуйся! У меня красивые, ровные зубы и кусают больно, ну просто очень, впрочем, ты должен помнить.

— Ты… не дыши в мою сторону — боюсь задохнуться.

— Запахом кошерного одеколона? — подмигивает.

— Метаном или что там обычно выделяют фекалии?

С лица Орлова сползает улыбка. Он медленно ступает назад, двигаясь к своему столу. Награждает меня свирепым взглядом из-под нахмуренных бровей и, молча складывает в кожаный портфель документы.

Вот так тебе, засранец! Выкуси и не беси меня.

Я подхожу к секретарю судебного заседания, беру у него повестку и ставлю подпись. Порядок. Теперь можно выпить кофе и двигаться дальше согласно плану, записанного в ежедневнике.

Покидаю зал заседаний, прикрыв за собой дверь с обратной стороны. Иду по коридору, цокая каблучками. Оглядываюсь по сторонам, надеясь встретить какого-нибудь знакомого и у попросить у него зажигалку — курить хочется, аж уши пухнут! Дурацкая привычка, но что поделать, если я имею только силу и волю, а вот с силой воли не сложилось. Как назло никого не встречаю и даже на первом этаже, в буфете, где покупаю американо без сахара.

Оказавшись на улице, вдыхаю воздух ноздрями. Красота! Лето, жара, июль, а я в офисном платье до колен и плотном утягивающем белье под этим самым платьем. Сейчас бы скинуть все это нафиг и искупаться в море, выпить стакан мохито, а затем привести губатого негра с опахалом и пусть он обмахивает меня пальмовыми листьями, когда я буду греть свои длиннющие ноги под золотистыми лучами палящего солнца.

Прячусь в беседке, расположенной под широким, раскидистым деревом. Глотаю горячий кофе, обжигаюсь.

— Япона мать, — бубню под нос, увидев на платье темные пятна.

Прекрасно! Просто волшебно, София!

Роюсь в сумке, не теряя надежды отыскать среди непонятного мне барахла пачку влажных салфеток.

— Держи, — низкий голос сверху.

От неожиданности я впадаю в ступор. Секунда, две. Хлопаю глазами, фокусируя взгляд на белоснежном воротничке мужской рубашки.

Орлов, ну почему ты такой гад? Снял галстук, расстегнул на рубашке три верхних пуговицы и теперь я невольно пялюсь на твою шею, ныряю ниже и вижу несколько темных полос — тату, то самое, которое мы набивали вместе в один день, между прочим!

Я долго не решаюсь взять у него пачку салфеток, а потому этот гад берет инициативу в свои руки: открывает пачку, достает одну салфетку и со скоростью раненой улитки тянется к моей груди.

— А не очешуел ли ты, Орлов! — отпрянув назад, бью по его руке.

— Помочь хотел, — виновато пожимает плечами.

— Так бы и сказал, полапать.

— Ой, что я там не лапал, мартышка, — громко хохочет, — неинтересно.

Я ахаю, теряя дар речи. Неинтересно? Мне, как бы тоже, по барабану, но в груди почему-то давит: то ли сердце сжимается в конвульсиях, то ли я слишком туго застегнула лифчик.

— Зажигалку?

Не дожидаясь моего ответа, Орлов одним взмахом руки выуживает из ниоткуда Zippo, ту самую зажигалку, которую подарила я в далекие времена нашей «счастливой» супружеской жизни.

— Валяй, — киваю на зажигалку.

Орлов ухаживает за мной, галантно поднося зажигалку к моему лицу.

— Эй, волосы не подожги, — возмущаюсь, отстранившись.

Затягиваюсь сигаретой: хорошо-то как, птички поют, пот по спине катится, платье прилипает к пятой точке — красота!

Он не уходит. Стоит напротив меня, дышит одним и тем же воздухом и смотрит, смотрит…

Не выдерживаю:

— Глазки сломаешь, Кирюша. Не надо на меня так пялиться, чай не музейный экспонат.

Улыбается, тянется рукой к своей офигительно сексуальной бороде, трогает скулу, скользя пальцами вверх-вниз. Гад! Ненавижу, когда он так делает, ведь это значит, что наглая морда уже что-то задумала и сейчас произойдет словесный понос.

— А ты поправилась, Сонь, или в положении? Какой уже месяц?

А-а-а! Не могу! Гад-то какой! Уф…

Набираю в легкие больше дыма и выпускаю через рот серое облако прямо в лицо этого мудака. Дыши глубже, Орлов!

— Это платье такое. Ничего и не поправилась, — фыркаю я, — а вот ты…

— Что я? — ухмыляется гадость моя.

— Ты…

— Да, мартышка.

— Хватит называть меня мартышкой! Мне это не нравится, понятно?

— А как тебя называть? Была Орловой, стала Мартыновой. Значит, мартышка.

— Да пошел ты, — швыряю в мусорный бак недокуренную сигарету и, круто развернувшись, иду прочь.

Злость, обида и что-то еще рвут мое сердце на ошметки. Ну почему, почему во всем городе среди всех адвокатов мне снова попался Орлов? Что за карма-то такая?

Пока я, чертыхаясь себе под нос, топаю к автобусной остановке, дорогу преграждает спорткар черного цвета. Машина резко тормозит и из окна вываливается Орлов.

— Сонь, извини, ладно? Я неудачно пошутил. Садись, подвезу до работы.

— Отвали, мартышка орлу не товарищ.

Обхожу машину и топаю дальше. Слышу, как за спиной хлопает дверца автомобиля, а затем раздается его низкий голос, тот самый, который я так стараюсь забыть, но ни черта не выходит!

— Соня, подожди! — неожиданно хватает меня за руку чуть выше локтя и тянет назад.

— Куда ехать? В учреждение сборов и поборов?