Крошка Доррит. Книга вторая - «Богатство» - Чарльз Диккенс

Не могу отрицать, что я ему очень нравилась;хотела бы, но не могу. Здесь дело не в тщеславии, ибо я больше страдала отэтого, чем радовалась. Он открыто восхищался мною, и у меня было такое чувство,будто он купил меня, прельстившись моей красотой, и теперь хочет оправдатьпокупку перед своими богатыми друзьями. Я видела, что каждый из них мысленнооценивает меня, стараясь определить, чего я на самом деле стою. И я решила, чтоне дам им удовлетворить свое любопытство. В их присутствии я была особеннозамкнутой и молчаливой, и скорей бы, кажется, согласилась умереть, чем хотьшевельнуть пальцем, чтобы заслужить их одобрение.

Он стал говорить, что я несправедлива к себе.Я отвечала: напротив, но именно потому я никогда не унижусь до того, чтобы искатьблагосклонности этих людей. Он с удивлением и даже с огорчением выслушал моюпросьбу не афишировать перед ними своих чувств ко мне; но сказал, что готовдаже подавлять искренние порывы души ради моего спокойствия.

Он не преминул воспользоваться этим предлогом.Часами он не подходил ко мне и разговаривал с кем угодно, только не со мной. Ясидела чуть не целые вечера одна, никем не замечаемая, а он в это времяразвлекался в обществе своей кузины, моей воспитанницы. И я ясно видела поглазам окружающих, что она им представляется куда более подходящей парой длянего, нежели я. Так, читая чужие мысли, я вскоре поняла, что его юношескаянаружность делает меня смешной, и возненавидела себя за то, что полюбила его.

А я его в самом деле любила тогда. Хоть он ине заслуживал моей любви, хоть он очень мало задумывался о том, каких она мнестоила мук — казалось бы, за одни эти муки он должен был посвятить мне всю своюжизнь, — я любила его. Я молчала, когда моя воспитанница принималасьрасхваливать его на все лады, притворяясь, будто хочет мне сделать приятное(хоть она отлично знала, что каждое ее слово жжет меня, как огнем); молчала итерпела ради него. Даже в то время, когда, глядя на него издали, я вспоминалавсе обиды и унижения и спрашивала себя: а не лучше ли бежать от него безоглядки и никогда не возвращаться, — я любила его.

Его тетка (не забудьте, что она была моейгоспожой) с расчетом, намеренно усугубляла мои терзания. Она со вкусомрасписывала, как мы будем жить в Индии, какой у нас будет дом, какое общество,когда мой муж получит ожидаемое место. Это недвусмысленное подчеркиваниеконтраста между жизнью, которую сулило мое замужество, и моим нынешним жалким,зависимым положением, жестоко уязвляло мою гордость. Я сдерживала свой гнев, нодавала ей понять, что ее замысел от меня не укрылся, и в отместку разыгрывалакомедию смирения. Чересчур много чести для меня, говорила я. Боюсь, мне невыдержать столь головокружительной перемены. Ведь только подумать: простая гувернантка,домашняя учительница ее дочери — и вдруг высшие круги общества. Ей становилосьнеловко, когда я так отвечала, да и не только ей, а всем в доме. Они понимали,что я ее разгадала.

И вот, в самый, разгар моих пыток, когда яготова была возненавидеть своего неблагодарного жениха за то, что он словно незамечал наносимых мне оскорблений, явился ваш любезный друг, мистер Гоуэн. Онбыл старым знакомым хозяев дома, но последнее время жил за границей. Он спервого взгляда оценил положение и понял меня.

Впервые в жизни я встретила человека, которыйсумел меня понять. Он и трех раз не побывал в доме, а я уже видела, что ни однодвижение моей души не тайна для него. Это было ясно по его развязно-небрежномуотношению ко мне, к остальным, ко всему, что происходило вокруг. Это было яснопо тем похвалам, которые он расточал моему будущему супругу, по тому, как онговорил об ожидающем нас счастье и великолепным перспективам, как поздравлялнас с нашим будущим богатством, в то же время вздыхая о своей бедности — всеэто искусственно приподнятым тоном, не скрывавшим иронии и насмешки. Онобострял мою обиду, выставляя людей и обстоятельства в беспощадном,уничтожающем свете, хотя на словах все хвалил и всем восхищался. Он был словноразряженный скелет на старинных голландских гравюрах: с кем бы ни стоял рядомэтот посланец Смерти, на гулянье ли, в пляске или на молитве, все — молодые истарые, красивые и безобразные, все делались похожи на призраков.

Вам нетрудно будет понять, что, поздравляяменя, ваш любезный друг, в сущности, выражал мне соболезнование; пытаясь меняутешить, он растравлял мои раны; называя моего нареченного «влюбленнымпастушком» и восхищаясь его сердцем, «доверчивым и нежным, как у ребенка», онубеждал меня в том, что я действительно выгляжу смешной. Вы скажете, что этосомнительные услуги, но я охотно принимала их, находя в его словах отголоскимоих собственных мыслей и подтверждение тому, что я и раньше знала. Очень скороя стала предпочитать общество вашего любезного друга всякому иному.

Когда я заметила, что это вызывает ревностьмоего жениха, упомянутое общество сделалось для меня еще приятнее. Ведьзаставляли же меня страдать от ревности, так разве все страдания должныдоставаться мне одной? Нет! Пусть теперь и он узнает, каково это. Я радоваласьтому, что он страдает, радовалась и желала, чтобы ему было как можно больнее.Но не только в этом было дело. Он казался мне пресным в сравнении с мистеромГоуэном, который всегда находил со мной общий язык и так хорошо умел разбиратьпо косточкам окружавших нас ничтожных людишек.

Так продолжалось, покуда тетка, моя госпожа,не завела однажды со мной разговор. Разумеется, все это совершенные пустяки,она знает, что я ничего такого не думаю; но все-таки она хотела бы заметить мнеот себя — только заметить, не сомневаясь, что этого будет достаточно — что,пожалуй, мне лучше поменьше бывать с мистером Гоуэном.

Я спросила, откуда она знает, что я думаю. Вовсяком случае, я не могу думать ничего дурного, сказала она; за это онаотвечает. Я поблагодарила, но сказала, что предпочитаю сама отвечать за себяперед собой и перед другими. В отличие от прочих ее слуг, мне похвальнойаттестации не требуется.

На этом разговор не кончился; я спросила,почему она так уверена, что для меня будет достаточно одного ее замечания? Чтодает ей эту уверенность — обстоятельства моего рождения или жалование, котороеона мне платит? Я не вещь, которую можно приобрести за деньги. Ей, должно быть,кажется, что ее именитый племянник купил себе жену на невольничьем рынке?